Лев Абакумов - Путь познания. Размышления…

Их было больше сотни. Они повествовали о сказочном мире, где главным богом был громовержец Зевс. Там в полях и лесах бродили прелестные пастушки и пастухи, услаждавшие слух пастушек игрой на свирелях. Среди лесов и рощ скользили нимфы – юные и осторожные, вслед им, стремясь их настигнуть, бросались козлоногие сатиры, от которых трепетные нимфы стремглав спасались бегством. Всё это было изображено на листах альбомов, лежащих в шкафу деда Егора. Их содержание, видимо, рисовали настоящие мастера настолько реально и живо, что оно невольно оставалось в памяти не как гениальное творение художников, а как живые нимфы, сатиры, пастухи и пастушки – образы, полные живого действия и экспрессии. Созерцание этих альбомов захватило меня настолько, что я неоднократно пускался в изучение их содержания. И каждый раз я находил там новое, незнакомое.

Так, в доме деда Егора я познакомился с иллюстрациями, повествующими о мифах древней Греции и Рима. Однако, там, в книжном шкафу деда, было ещё много разной литературы. Несколько позже, когда я подрос, и меня стало интересовать содержание книг, которые находились в шкафу, мне попались три тома переведённого на русский язык Гомера. Это были Илиада и Одиссея, которые я пытался читать, но не сумел одолеть тяжелый стихотворный размер русского перевода Жуковского. Я с сожалением отложил их до лучших времён. Уже тогда я начал сознавать, что же за человек был мой дед Егор, если в его шкафу я отыскал Илиаду и Одиссею Гомера.

Копаясь в книжном шкафу деда Егора, я нашёл толстый журнал «Нива». Не знаю, за какой год он был, но я заинтересовался им и стал его листать. Среди прочих ярких воспоминаний мне хорошо запомнились броские рисунки неизвестных мне художников. Там был и рисунок, изображавший отдыхающего воина в полном вооружении, под которым стояла надпись «Святополк окаянный». Меня остро задело изображение этого воина. Впоследствии я узнал, что Святополк – один из русских князей, провинившийся перед своими братьями. Был в этой «Ниве» и ещё один рисунок, взволновавший меня своим содержанием героического порыва. Это был рисунок, изображавший стремительный боевой бросок германцев с подписью «Битва в Тевтобургском лесу». В моей голове такие воинственные образы вызвали острые сопереживания, свойственные раннему мальчишескому поклонению всему героическому, связанному с воинской славой.

Воспоминания детских лет сохранились в моей памяти до сих пор. Вспоминаю как я, будучи ребёнком, с удовольствием играл разноцветными костяными фишками, которые утром приноси домой отец и отдавал их мне. Помню, он говорил мне, что выиграл их во время игры в преферанс и что это его выигрыш. Я не понимал, что такое «преферанс» и что такое «выигрыш». Но фишки были такие славные и разноцветные и мне было достаточно, что я получал от отца ярку цветную игрушку.

Отец говорил о своём знакомстве с Юдинским, с которым он играл в преферанс. Сначала я не понимал, что это такое (смысл его слов я понял много позже). Тогда в стране властвовала новая экономическая политика, это запомнилось мне ещё и тем, что отец, хорошо знакомый с семьёй Вальпетр, ввёл меня туда, чтобы я мог там общаться с моими сверстниками.

Это была семья, в которой главой был латыш, его в гражданскую войну, тяжело раненого, выходила медсестра (теперь его жена). Из сверстников в этой семье была Верочка Вальпетр. Она была школьницей, всего на 2 года старше меня, но ничего не имела против того, чтобы участвовать в моей игре. Я в то время был увлечён красочными представлениями цирка и пытался в игре представить иллюзиониста КИО 1 1 Псевдоним известного в свое время фокусника . Для этого вместе с Верочкой мы расставляли в большой комнате квартиры разные игрушки, которые в нашем понимании должны были изображать артистов цирка. Я накидывал на себя старую разноцветную скатерть, обозначавшую мантию КИО, и мы всё это приводили в движение.

Отступая от моего повествования, хочу сказать, что в этот период моя жизнь состояла из сплошных переездов из Алексина в Тулу и из Тулы в Алексин. В то время сообщение Алексина с Тулой было только поездом. Хорошо помню, как этот поезд, останавливаясь на каждом полустанке, медленно тащился от Алексина к Туле под аккомпанемент одинокого голоса кондуктора, выкрикивавшего названия станций «Ферзиково», «Рюриково», а по мере приближения к Туле в заоконной тьме было видно море огней большого города. Я тогда мирно спал, убаюканный перестуком вагонных колёс, а отец будил меня, говоря: «Вставай, уже приезжаем в Тулу». Такой в то время была моя жизнь, в которой Тула была местом, в которое надо было ездить из Алексина поездом.