Ольга Сквирская - Кана чудес

– Так это не пальто, а платье.

– Ох, вот почему она на меня странно посмотрела, когда я сказал «раздевайся», – хмыкнул он.

– Больше никогда не буду приходить на студию в таком виде, – заявила Марина мне в конце дня.

Да, с такими ногами надо было уметь жить. Ноги были не по Марине, и она их прятала в джинсы.

Но это отнюдь не значило, что она небрежно одевалась. У нее все имелось в единственном экземпляре – одна пара сандалий, один свитер, один рюкзачок, но всякий раз это была очень качественная и недешевая вещь, пусть на нее порой приходилось потратить ползарплаты. И, что интересно, она никогда ничего не берегла и не делила свою одежду на нарядную и повседневную.

Даже когда у Марины не было ни жилья, ни денег, она не расстраивалась. У нее напрочь отсутствовала психология бедняка: она готовила себя к лучшей доле, хотя не знала, как и когда. Длительное безденежье и бытовую неустроенность Марина рассматривала несколько отстраненно, как развлечение, которое ей подкидывает судьба. Поживем так, будет и по-другому.

Позже я поняла, что она многое рассматривала, как развлечение, в том числе и работу, и дружбу.

В один из своих краткосрочных приездов брат Дамиан обучил Марину снимать на камере.

…Мы обсуждали ближайшие события, достойные того, чтобы войти в киноисторию. Первый из таких – визит в Новосибирск главы Католической церкви Польши. Кто бы снял?

– Марина, а ты бы не хотела научиться снимать? – осенило вдруг Дамиана.

Марина от неожиданности расхохоталась, и он тут же истолковал ее смех как знак согласия:

– Значит, примаса снимет Марина. Что у нас еще?

…И когда вошел в студию примас Польши в сопровождении епископа и священников, Марина уже держала его под прицелом кинокамеры. Знаменитая российская католическая киностудия была представлена тремя странными девицами, самая высокая и самая рыжая оказалась оператором. Никто не мог сдержать улыбки – прыскал в кулачок настоятель, улыбался епископ, удивлялся примас.

Ох, что за съемки получились… Беспорядочно мелькали епископ, примас, стены студии валились то в одну, то в другую сторону. Внезапно нарисовался кривой крупняк озадаченного польского архиепископа: подойдя поближе, тот заглянул Марине в объектив.

…Новость вышла максимально короткой, даже куцой, но лиха беда начало!

Вскоре Марина вполне освоилась с камерой. Основные события в церковной жизни Сибири происходят в Кафедральном соборе, и Марина со своей камерой выглядела у алтаря довольно профессионально – никто больше не смеялся. Но…

– Марина, ты мешаешь епископу проводить Богослужение: когда ты проходишь между рядами, никто из священников у алтаря не интересуется Мессой – все равнение на тебя, – дразнил Дамиан. – Надо с этим что-то делать!

Но, ничего не сделав, снова уехал в Москву. А мы здесь довольствовались малым: большая профессиональная камера валялась в бездействии, а Марина продолжала снимать на полупрофессиональной, на «автомате». Мы постепенно привыкли монтировать приличные новости буквально из брака. Со временем брака становилось все меньше, а опыта все больше.

Марина даже отправилась в командировку в Томск и его окрестности – снимать католиков. Привезла кучу кассет и села собственноручно монтировать сюжеты.

Я не могла нарадоваться на Марину: каждое утро заходит в монтажную, закрывается и монтирует! Вот умница.

Прошло несколько месяцев. В один прекрасный день я вдруг сообразила: а сюжетов-то никаких нет. Что она там делает? Заглянула в окошечко и увидела, что Марина полулежит на столе, закрыв голову руками, не двигаясь.

Я ворвалась в монтажную с криком «Что случилось?», Марина резко подняла голову, и я увидела ее злые заплаканные глаза.

…И она исчезла в очередной раз. А когда появилась в студии, сказала:

– Я не могу этого смонтировать… Поможешь?!

Мы вместе принялись отсматривать съемки. Да, из этого мало что можно было сваять – статичные, совершенно безжизненные кадры, люди спинами, никто не улыбается. Вроде бы правильные планы, но все как-то некрасиво, не полетит. И на Марину накатила очередная волна депрессии.

– У меня ничего не получается… Я занимаюсь не своим делом… Я не чувствую себя ни оператором, ни журналистом. Все это не мое!..

Людей нет, работать некому… А как только у Марины что-то начало получаться, так она – «мое-не мое»!

И снова эти ее таинственные исчезновения…

Иногда мне казалось, что нет человека надежнее, чем Марина.