Ольга Сквирская - Кана чудес

…Двор был весь в подсолнухах, а дом оказался очень низеньким и маленьким. В горнице, рядом со швейной машинкой, лежал раскрытый журнал «Бурда». Он довольно странно смотрелся в убогой обстановке, тем более что на выбранное элегантное платье постоянно садились мухи.

Шурик так и снял страницу – вместе с мухами.

Мы прицепили к желтой Марининой футболке микрофон, и работа началась…

– Приметывай подол и одновременно отвечай на вопросы, хорошо? Шурик, готов? Первый вопрос: чего ты ждешь от миропомазания?

– Чего жду? Что счастье настанет… Выйду замуж. Хочу много детей. Пять – пожалуй, хватит и пяти!

Марина отвечала на вопросы предельно откровенно. Во-первых, мало кто вообще себе ясно представляет, что такое миропомазание, а у Марины свое оригинальное представление о том, чего ждать от церковного таинства. Во-вторых, мало кто себе позволит публично заявить, что хочет замуж, а Марина заявила. Кажется, материал неожиданно удачный…

– Настоятель нам сказал, что нужно на праздник надеть все самое лучшее. Ну, лучшее-то все на мне, – Марина засмеялась в кадре, мы с Шуриком – за кадром: у Марины действительно ничего не было, кроме джинсов и желтой футболки, тогда с одеждой было совсем плохо. – Поэтому я решила, что буду шить себе новое платье.

…На Мессе мы подробно сняли, как она, в новом зеленом платье в мелкий синий цветочек, подходит к Епископу на миропомазание. Мне почему-то стало жалко Марину: слишком уж мешковато сидело на фигуре длинное женственное платье, подчеркивая все острые углы. Но замуж-то выйти надо.

С этого дня я стала каждый день за нее молиться.

…Я не ошиблась: сюжет «Новое платье» оказался удачным. Рыжая девушка на экране за шитьем платья вслух трогательно мечтала о счастье, и ее искренность подкупала зрителей.

– А нельзя ли мой телефончик пустить бегущей строкой, мало ли? – веселилась Марина у монитора.

Одним из ее обаятельных качеств была самоирония. А еще были чувство юмора, доброта и крепкий интеллект. Но были и плохие черты…

Марина время от времени исчезала: то на неделю, то на месяц. Шли ее разыскивать в общежитие. Выяснялось, что на нее навалилась депрессия, и она несколько дней подряд лежала на кровати лицом к стене без еды. Ее спасали, она выходила на работу, честно сидела за компьютером, вроде бы занимаясь бухгалтерией, – как вдруг снова пропадала…

Так случалось, пока брат Дамиан как-то ей не сказал:

– Марина, если еще раз ты не придешь на работу без причины, я тебя уволю.

Как ни странно, подействовало: Марина перестала исчезать.

На эту тему всей студией и шутили, и горевали. Пытались помочь, кто во что горазд.

Дамиан пригласил из Польши своего друга Норберта, – в юности они состояли в одном скаутском отряде. Норберт был еще холост, искал достойную девушку, а Дамиан выступил в роли свахи.

Шло формирование группы для похода в Саяны, и Марина в горах по плану должна была непременно подружиться с Норбертом.

Норберт оказался ровно в два раза ниже Марины и на редкость не обаятельный. Их кое-как познакомили, и эта парочка стала главным объектом студийных шуток, пока «кавалер» не отбыл обратно в Польшу.

С осени Марина напросилась на обучение к Дамиану компьютерному монтажу. Тот со скрипом согласился:

– Давай попробуем, но если станет ясно, что это не твое дело, то сразу прекратим.

Брат Дамиан не любил, когда ему перечили во время объяснения. Марина послушно молчала за компьютером и пожирала молодого учителя большими голубыми глазами.

– Не шибко у нее идет, но раз хочет, пусть учится, – великодушно разрешил Дамиан.

Студия развивалась. За лето отец Войцех с братом Дамианом объездили Магадан, Казахстан, Дальний Восток. Несколько сотрудников из этого материала чуть ли не с год монтировали сюжеты и фильмы.

А потом случились сразу два важных события: брат Дамиан на год уехал в Польшу, на длительные духовные упражнения перед вечными обетами, а в студии появился новый директор, некий брат Джорджо.

– Ничего, и при Сталине люди жили, – утешила нас уборщица тетя Валя, опершись на швабру.

Брат Ежи, или Джорджо, как он просил его называть, до монастыря был сантехником. Во священники его почему-то отказались рукополагать, и он служил министром в сибирском монастыре, типа завхоза. Маленький, толстый, склочный, говорил какой-то брызжущей невнятной скороговоркой. Мы избегали его, как могли.