Евгений Поселянин - Душа перед Богом

И вот Он слетел на землю, воскресший Христос, в белых одеждах, с белым знаменем в руках, и на знамени слова любви и прощенья…

Есть в одном из верхних приделов Киевского Князе-Владимирского собора великолепная картина Нестерова «Воскресение». Христос стоит с белым знаменем в руках, а перед Ним бесчисленные расцветшие лилии.

О, как всё бело теперь, как чисто на земле, какой чудный мир сменил прежний раздор между небом и землей!

А в переполненных церквах народ, что не пошел за крестными ходами, тоже заслышал звон, и вся душа прильнула к воскресшему Христу.

Вот запертые двери растворились, и громкое пение как бы посланников неба ворвалось смело, охватывающе в церковь.

Слова, от которых с детских лет и трепещет, и сладко замирает сердце, простые, вечные слова: «Христос воскресе из мертвых!..»

И они раздались и упали, как первые весенние цветы, как сноп животворных лучей на народную душу. Не наслушаться их!.. Так громче их, чаще: еще и еще…

Но вот приближаются заветные минуты. Громкие, раскатистые напевы уступают место тихой, медленной, задумчивой песни.

«Плотию уснув, яко мертв, Царю и Господи, тридневен воскресл еси, Адама воздвиг от тли и упразднив смерть:

Пасха нетления, мира спасение!»

Трудно передать то, как захватывают эти слова, когда под пасхальные напевы задумаешься о тайне Воскресения.

«Плотию уснув, яко мертв, Царю и Господи», – звучит, как отголосок таинственного сна. «Тридневен воскресл еси», – раздается сильнее, как напор жизни, пробивающийся сквозь кору смерти. И звуки растут как всеобъемлющее торжество жизни: «Адама воздвиг от тли и упразднив смерть». И победоносно, как бы прорезывая воздух, медленно-ровно взвиваются кверху, к куполу заключительные слова: «Пасха нетления, мира спасение!»… И оттуда, сверху, падают на толпу.

Я не могу забыть, когда слышу эти слова рассказа одного очевидца про знаменитого подвижника и тайновидца архиепископа Антония Воронежского. Он стоял в алтаре во время пасхальной заутрени, и когда запели «Плотию уснув», архиепископ, вдохновенно предстоявший пред престолом, вдруг изменился. Казалось, плоть в нем разом истончилась, почти упразднилась: остался один дух в почти прозрачной оболочке…

А потом, когда затихнет эта таинственная песнь и ваше сердце, утомленное столькими впечатлениями, радо бы отдохнуть на этой тихой тайне, – снова могучая волна схватывает его и бьет его живее. Запели «Пасху» – те заветные слова заветного распева, которых иикогда не наслушается тепло и просто верующий человек: «Да воскреснет Бог и расточатся врази Его: Пасха священная нам днесь показася».

Тут словно заключена вся радость праздника, и вы слушаете счастливые, умиленные… И когда настанут, наконец, слова: «Воскресения день, и просветимся торжеством и друг друга обимем, рцем: Братие! – и ненавидящим нас простим вся воскресением, и тако возопиим: Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав», – вся душа раскрывается им навстречу, и вы приближаетесь к тому блаженному чувству, которое больше и ближе всего может дать понятие о счастъе в вечности…

Редко кто слушает заглушаемое поцелуями «христосования» слово Иоанна Златоуста, а оно так ярко выражает радость этого дня!.. Да, постившиеся и не постившиеся; грешные и святые, трудившиеся и ленивцы, – все званы на трапезу… Бог не ждет сейчас ни подвига, ни жертвы! Он, Сам принеся Себя в жертву, хочет только всех, всех облегчить и осчастливить ее ценою…

Ощутим же нашей косной душою всю силу этих слов и, как пробужденные птицы, встрепенемся: «Христос воскресе из мертвых!..»

Тому, кто зорко всматривается в волнующуюся пред ним действительность, – тому на ее неровной, изменчивой поверхности становятся часто видны и движущие жизнь законы, и постоянно присущие быту известного народа, коренные, неизменные, чрез всю его историю, при всей ее изменчивости эпох, обстоятельств и обстановки, проходящие настроения.

И часто случается, что какие-нибудь исторические причины вдруг особенно ярко вырисуют на общем фоне жизни народа какие-нибудь черты его внутреннего склада, которые раньше не бросались в глаза.

К числу таких черт русского народного характера, особенно выпукло обозначившихся теперь, при этой грозной, долгой и сложной войне, принадлежит исключительно русскому народу свойственное отношение к смерти.