Вячеслав Рубский - Православная духовность - перезагрузка. Наброски внутренней реформы

В то же время разочарование может зациклиться на себе, превратиться в страсть, питающую и услаждающую саму себя. Разочарованный мнит себя переходящим в более высокую стадию восприятия мира – это скрытое романтическое самолюбование. Скорее всего, он стоит на месте и остался тем же. Вот почему я говорю, что разочароваться надо не только в пьянящем очаровании, но и в разочаровании – оно пьянит не меньше.

Знаменитый «философ подозрения» XIX века имел сходную мысль (из посмертного): «Друг, все, что ты любил, разочаровало тебя: разочарование стало вконец твоей привычкой, и твоя последняя любовь, которую ты называешь любовью к „истине“, есть, должно быть, как раз любовь – к разочарованию» (Ницше. Злая мудрость. § 20) – образец зацикленности на разочаровании. Я пытаюсь оградить христиан от этой ямы. Скоро наступит – и уже наступает – пора больших и малых разочарований в церковном стане. И многие окажутся недостаточно циничны, недостаточно мизантропичны, чтобы перешагнуть тонкое обаяние разочарованных чувств.

Романтическое представление о себе вырыло яму церковно наивным, и она заполнится церковно разочарованными. Чтобы пережить надвигающуюся бурю разочарований больших и малых, нужно быть подле того, кто любит Бога, ценит богословие, психологию, философию, герменевтику и т. д., но уже сейчас не верит в них, считая словоблудием по Фрейду: удовольствием носить на языке вожделенный предмет как форму обладания. Ибо так называемое разочарование в Боге и Церкви чаще всего есть разочарование в способности этих объектов гарантировать истину. Если изначально считать ролью гуманитарных наук интеллектуальное самоудовлетворение, то их падение и восстание будет равно занимательным действом для христианина.

Любовь к Богу должна базироваться на многих вещах. Но мне представляются главными две фундаментальные основы: откровение Встречи, или Соприкосновения, с Богом и спокойное недоверие ко всем формам Его презентации в мире. Если нет первого и второго, то нет и начала христианства, а только святая вера в Деда Мороза по имени Иисус, Аллах, Вишну, Даждьбог и т. п.

Как элемент спокойного недоверия и часть православной керигмы (проповеди) сегодня был бы полезен трезвый антиклерикализм. Неслучайно Сам Спаситель уделил этому яркую долю Своей проповеди (Мф. 23). Не то чтобы фарисеи были в тот век особенно плохи, оно так всегда и везде. Как народ отличается от своих депутатов, так и Бога нужно отличать от Его делегатов. Таким образом, чтобы благовествовать красоту Бога, священник должен быть отчасти и антиклерикалом.

Развитие культуры самокритики есть неоцененный признак взросления Церкви. Подвижники древности не раз подчеркивали и демонстрировали готовность стоять на перекрестье самых неприветливых отзывов. Терпеть мало – надо слышать, анализировать, просчитывать ситуацию с точки зрения оппонента.

Большинство ревнителей православия, к сожалению, все еще продолжают бессознательно выказывать недоверие к истине, боязливо табуируя позицию антиклерикализма даже в среде клириков. «Лично духовенство, я думаю, прекрасно. Но именно в золотящихся одеждах его, иконообразное – оно ужасно, потому что непоправимо, неисправимо, нераскаянно», – писал В. В. Розанов (О священстве, о древних и новых жертвах). Отношение к церковности как священной корове оказывает медвежью услугу проповеди православия. Отсутствие открытости и запрет на антиклерикальность порождают ее закрытую форму. Если говорить о перспективах развития в XXI веке, то это стратегическая ошибка.

Пример Христа и пророков свидетельствует, что святость и открытое противостояние устоявшейся церковности и народному благочестию не исключают друг друга. Святость веры не менее зорка, чем скепсис материализма. Поэтому прерогатива свободных критических высказываний в адрес «всего святого» не должна быть беспечно отдана агностикам и атеистам.

Одиозный образ клирика вызывал здоровую критику не только со стороны оппонентов Церкви, но и ее святых. Из дневников праведного Иоанна Кронштадтского: «Но кто будет верить чувству наших собратий – отцов протоиереев? Все основано у них на одном интересе, на деньгах, и за деньги готовы они продать 100 раз брата своего: ни в грош тебя не ставят. Бог да судит им. Нас иногда ни в грош не ставят потому, что и мы не ставим в грош, не уважаем тех, которые нас не уважают. Большею частью это бывает между братиею по служению. И, увы, между духовною братиею; а между духовною братиею наибольше бывает вражда из-за денег. Деньги, деньги мутят тех, которые должны бы зреть непрестанно горе и жить во взаимной любви – в смирении и незлобии, в терпении и долготерпении». Ницше называл священство – «Божьи индюки» (Антихристианин. § 13), это обидно; но у святителя Григория Богослова зоопарк еще более нелестный, о собратьях епископах он писал: «Ты можешь довериться льву, леопард может стать ручным, и даже змея, возможно, побежит от тебя, хотя ты и боишься ее; но одного остерегайся – дурных епископов, не смущаясь при этом достоинством их престола… Злополучные, презренные игральные кости жизни; двусмысленные в делах веры; почитающие законы временной выгоды, а не законы божественные. Их слова, подобно гибким ветвям, колеблются вперед и назад. Они – соблазн для женщин; они – отрава, приятная на вкус; они – львы по отношению к более слабым, но псы по отношению к власть имущим; Они – хищники с прекрасным чутьем на всякое угощение. Они истирают пороги дверей власть имущих, но не пороги мудрых; они думают только о своей выгоде, но не об общественной пользе, чтобы творить зло своим ближним» (О себе самом и о епископах).