Цзэдун Тао - Внутренняя империя Юань

"Исполняющий Дао не желает быть удовлетворенным".

Мудрость, равно как и ограниченность, не выходит из круга бытия. Важно: здесь сознание вступает в критический антифазис – желая соответствовать постоянно расширяющейся Вселенной, а заодно совершенствованию духовных миров, человек очень тяжело переносит застой, вызывающий в нем тоску и уныние. " Не ничего ужасней, как жить не получая удовлетворения" , – написали древние мудрые мужи. И только совершенные видели, что все движения мира, покрываемые Благодатью! как раз и являются препятствием к созерцанию Вечности. С другой стороны, нельзя так вот просто взять и отказаться от жизни, ибо прекращение обновлений влечет за собой потерю Благодати и сбои в системе. Остается только удивляться – как великие святые смогли перешагнуть бездну: "они не удовлетворяются ничем, поэтому довольствуясь старым и не обновляясь, достигают совершенства". Отсюда видно, что истинное отречение мира является делом исключительным, доступным только единицам из человечества. На него нужен сугубый мандат Неба. Именно поэтому эти самые великие мужи и советуют остальным идти срединным "царским" путем, а глупость, в свою очередь, спасает душу от больших потрясений и преждевременной смерти.

Невесту таки отдали, невзирая на происки врагов.

Так тоже бывает: духовный мир крепко держит душу и не отпускает, постоянно требуя за нее непомерный выкуп. В конечном счете, сам князь Света приходит к невесте и разгоняет власти тьмы – лишь бы ягодка созрела, а это тоже происходит не сразу.

Хан Хулагу видя, что Ван Юань не возвращается из разведки, послал за князем, и они вместе, со всей его дружиной, поутру подошли к "гостеприимному" селению. А там уже точили мечи и клялись на крови отомстить за позор.

– Они, что у тебя, все малохольные? – спросил хан князя, видя, как плетни из верболоза ощетинились копьями и мечами. – Это настоящий мятеж! Да сейчас моя гвардия здесь камня на камне не оставит.

– Подожди дорогой хан, я все улажу, – пообещал князь и отправился на переговоры.

Он подошел к воротам крайнего дома и ударом ноги снес калитку. Видя, что князь зол, местные джигиты засуетились – спесивости сразу поубавилось. Они наперебой стали объяснять князю о кощунственном поступке кунаков. Надругаться над матерью! Уж лучше смерть, чем жить с таким позором. И они все как один согласны были умереть, забрав с собой жизни обидчиков.

– Где эта женщина? Приведите мне ее сюда! – строго приказал князь.

Бабушку быстро доставили пред ясные очи князя. И она, потупив взор, объяснила, что слишком долго ждала жениха… и передумала.

– Что же ты князь такой бестолковый, посылаешь за мной не весть кого?! Они девушку от ишака отличить не могут. Ах, эта молодежь! Вот раньше были князья так князья – орлы, не заглядывались на мужиков…

И прочий винегрет из давнишних представлений о чести – верных, по сути. Что тут возразишь?

У князя испарина выступила на лбу, и он, недоумевая, только разводил руками: "Как подобное могло произойти?"

– Мать, ты чего, белены объелась?.. – спросил было сын, старший мужчина в доме.

– А тебе тоже следует надрать задницу. Сноха меня совсем не уважает, еду приносит изрядно остывшей… И кур не пасет! Подрали все грядки.

И бабушка, хмыкнув, гордо ушла – словно лебедь поплыла.

Джигиты заулыбались и зачесали затылки.

Когда все выяснилось, хан Хулагу долго смеялся.

Иногда, простая глупость тоже приятна… и бывает дороже душе всех сверкающих звезд – приводит ее в умиление и сглаживает конфликт с миром. Не оттого ли терпение в браке достигает вершин совершенства?

"Древние, выдававшиеся над толпой люди хорошо знали мельчайшее, чудесное и непостижимое". А еще они понимали, что каждая такая мелочь – проявленная даже в незначительном человеке, требует к себе великого уважения, и ни за что не позволяли себе пренебрежительного отношения к людям. Они, как могли, взращивали в них ростки Благодати. Наоборот, муж гордый, непомерно возвысившийся над прочими, пораженный тщеславием, как неким смертоносным поветрием, сеет вокруг себя одну только смерть, а если в ком и видит несмелую поросль добродетели, топчет ее нещадно, выжигает огнем обличений, сам того не ведая, превращает в пустыню угодья, от которых питается и его несчастная душа. Таковой и человека не считает созданием Божьим, видит в нем только пороки, и всячески борется с ними… Добродетели произрастать в его саду исключительно сложно – кто же, невзирая на все происки "мудрости" наставника сумеет-таки стяжать некий дар, то это не иначе, как величайшее смирение, достойное всякого удивления. Выжившему под властью закоренелого тщеславия Небо ниспосылает полное избавление от страстей. Такому, собственно, ничего и не остается, как поневоле отречься от себя и даже от самой жизни. Ибо тщеславие стремиться контролировать любое движение и не упускать из виду потенциальных конкурентов. Оно с величайшим удовольствием блюдет чужие помыслы.