Владимир Головин - По ту сторону смерти. Ответы на вопросы

В отличие от этой лжерелигиозной философии, правда Божия, правда Евангельская, говорит о другом: о том, что это не так, что муки – вечны. Церковь не знает такого учения, что муки прекратятся. Для нас самый главный авторитет слова Божьего – это слова Иисуса Христа. В Евангелии мы сколько раз встречаем это: Он говорит – вечная мука, плач, скрежет зубов, вечный огнь называет адом. Если уж Господа переосмыслить, что он говорит неправду, тогда вообще не известно, что нужно говорить.

На решении этого вопроса можно увидеть и решение других. Каких? Нам очень сложно говорить о Боге. О существе нашего небесного Отца. Устами пророка Исайи Господь говорит: «Я – не человек». Кто представляет себе Бога, как необыкновенного, величественного, но как бы человека, тот ошибается в корне, смотрит совсем не в ту сторону. Господь – не человек. Он, как Творец, создал и ангельский, и человеческий мир вне времени. Он был, когда ещё не было времени. И уже фраза неправильная. Вот как трудно бывает выразить истину Божию. Он был, глагол в прошедшем времени «был». А Господь вне времени, нельзя сказать, что Он был. А как сказать правильно? Ближе всего человеческим языком сказать: «Он был всегда». Время Им создано – Он вне времени. И временные понятия к существу Божьему неприложимы.

Бог сотворил человека бессмертным. И душу, и тело – бессмертными. Мы помним: не только душа наша наследует бессмертие, тела наши воскреснут в последний день. На Пасху что празднуем? Воскресение тела Христа. Поэтому и тела наши – наследники Вечности. Часто мы думаем, что вечность – это века веков; это много, много времени. Нет. Вечность – это отсутствие времени вообще. Поэтому, когда мы говорим о вечности, нам нужно попробовать оторваться от условностей времени. Это очень тяжело, особенно тем, кто об этом не думал никогда. Это – одно.

Второе, когда человек уходит в вечность из временной жизни через смерть, то именно в вечность, и входит туда, где нет времени, поэтому приближается к Господу. В зависимости спросили Господа: «Зачем Ты говоришь притчами? Почему Ты прямо не говоришь?» Христос-Спаситель сказал причину этого: невозможно человеческими понятиями сказать о тайнах Царствия Божьего. Он говорит приблизительно.

Не только небесные, вечные, но и земные понятия порой очень трудно выразить. Если, например, перевести фразу с одного языка на другой, то стопроцентно нельзя перевести. Можно хорошо перевести слово – потеряешь смысл. Смысл дать – слово теряется. Равноапостольный святитель Японии – Николай, когда переводил богослужение с церковнославянского на японский язык, встретился с затруднениями, как перевести словосочетание «Господи, помилуй». В японском языке есть два близких по смыслу слова. Одно говорит о помиловании, но в таком ключе: преступника по каким-то причинам амнистировали, то есть «помилуй» в смысле «амнистируй». А второе слово очень близкое по значению к русскому «пожалей». Но ведь не совсем так тоже. Поэтому святитель Николай был в затруднении: выбор только из двух слов, и ни одно из них стопроцентно не подходит. Ему пришлось выбрать второе. Поэтому если на японском языке идёт богослужение, то дословный перевод фразы: «Господи, помилуй!» будет звучать так: «Господи, пожалей».

Невозможно точно выразить словами земные вещи порой, а глубинные духовные – и подавно сложно. Самое главное, следующее помнить: вечность – это не дикое количество времени, а отсутствие такового вообще. Входя в вечность, мы переживаем Господа, в зависимости от того, как мы жили, какими себя сделали. Это переживание – радость или мука. Не Бог наказывает, а сами себя такими сделали. Кому-то при этом больно и не хотелось бы быть в вечной муке. Но я сам себе говорю: «А кто мне мешает в вечной радости-то быть?» Сам себе мешаю.

Последний год моей жизни был очень поучительный. Я отпросился у архиерея с церковно-административных должностей настоятеля и благочинного. Я был 25 лет настоятелем, потом благочинным. Эту церковь с нуля начал. Слава Богу, освободили. Я просился на покой и за штат. «Ладно, отпущу, ну только когда вперед ногами из алтаря понесут, до гроба будешь», – сказал архиерей. Всё. Точка.

Теперь вместо меня – мой старший сын. Он не может делать, как я делал, один в один. Это не значит, что он неправильно делает, просто по-другому. У каждого свои особенности. Я рад, но маленько поправить бы надо. «Я уж тебе скажу, как я считаю нужным, – говорю ему, – ты сам смотри, как сделать, но я всё-таки скажу, как я считаю нужным».