Инна Андреева - Пасхальные люди. Рассказы о святых женах

На окне третьего этажа в доме номер восемь по улице Кирова всегда стояли цветы: весной и летом здесь цвела душистая герань, а осенью и зимой красовался раскидистый фикус. В квартире с цветами жила пожилая учительница русского языка и литературы. Вечерами ее лицо с высоким лбом и седыми волосами, туго затянутыми в аккуратный пучок, также можно было увидеть у этого окна. Женщина сидела и смотрела в небо. Наверное, она любовалась закатами.

Ольга Михайловна слыла в этом городке особой странной: она была приветлива с людьми, но почти не имела друзей и практически никуда, кроме школы, не выходила. Она не участвовала в общественных мероприятиях, не посещала местный клуб самодеятельности и никого не звала к себе в гости.

Сама она жила одна в маленькой комнатке, с простым, даже строгим убранством. В городке говорили, что Ольга Михайловна – старая дева. Мол, был у нее когда-то жених, но то ли что-то с ним случилось, то ли он куда-то исчез, а может, и вовсе (тут собеседники понижали голос и с опаской оглядывались) расстрелян… Так или иначе, замуж учительница не вышла и посвятила всю свою жизнь своим ученикам. Сама Ольга Михайловна о себе никогда не рассказывала. Но по ее осанке и некоей силе, спрятанной в глазах, можно было вполне заключить, что она вышла не из рабочего класса.

Вот и сегодня Ольга Михайловна подошла к окну. Прозрачные краски апреля изменили даже эту серую улицу. Земля просыпалась, перешептываясь с ручейком, вверх тянули свои руки вязы, и молодая зеленая травка уже радовала глаз своей свежестью.

Ольга Михайловна открыла форточку, и легкий ветер ворвался в ее комнату. Она поправила прядь седых волос и отошла от окна.

Кукушка в часах пропела шесть раз. Это была суббота. А завтра – воскресенье.

Ольга Михайловна потянулась к шкафчику: там, в корзиночке, под белой вышитой салфеткой стоял маленький куличик да лежали три красных яйца. Завтра – Пасха.

Учительница отодвинула корзиночку, протянула руку в дальний уголок и вытащила резную шкатулку. В этой шкатулке хранились письма. Ольга Михайловна всегда их перечитывала в Великую Субботу. Это были письма от её двоюродной сестры – Антонины.

После той поездки в Москву Лёля так и не вернулась в Марфо-Мариинскую обитель. Родители не одобрили желания девушки стать сестрой милосердия. Ее религиозность им казалась излишней. Но Лёля ходила в церковь каждое воскресенье, положившись на волю Божию.

Письма от Тони приходили сначала очень часто, затем дважды в год: на Рождество и на Пасху. А затем и того реже: началась мировая война.

«Ma cherie, – писала кузина в 1916 году. – Ты бы не узнала сейчас нашей обители! К нам приехали 120 монахинь из разгромленного польского монастыря и 100 девочек-сирот. Лазарет всегда полон солдат. И наши былые двадцать две койки уже никого не вмещают. Матушка выстроила специальный корпус, где могли бы проживать семьи раненых. Теперь работы у меня хватает! Раненым хорошо у нас. Многие даже не торопятся выздоравливать! А службы мы часто проводим в Марфо-Мариинском храме при лазарете, так что больные могут слышать молитвы в своих палатах.

Видела ли ты нашу подземную церковь? Павел Корин расписал ее недавно – как же хорошо вышло! Как-то мы пошли туда с Матушкой и стали каждая выбирать место, где нас погребут, а кто-то спросил у Матушки, где она желает упокоиться. А она ответила: “Я буду в Гефсимании”. Грустно… Какие-то тяжелые времена идут. В Москве бывает неспокойно. Прежней роскоши нам уже не видать. Самые лучшие продукты отдаем солдатам да старикам и сирым. Но, слава Богу, не голодаем!

Храни тебя Господь!»

Кто-то спросил у Матушки, где она желает упокоиться. А она ответила: «Я буду в Гефсимании»

«Христос Воскресе!» – знакомый почерк Антонины, чернила кое-где размыты. 1918 год. Эту записку Лёле передали знакомые в церкви – почте уже нельзя было доверять. – «Пишу тебе и плачу. Светлая седмица, а у нас горе. Матушку Елизавету Феодоровну арестовали… Это произошло в Светлый Вторник. Мы служили Иверской. Матушка сама пела на клиросе. И как звучал ее голос. Будто она чувствовала недоброе и просила Бога о помощи. А потом пришли за ней. И забрали.

Она ничего не взяла с собой. Только две сестры вместе с ней поехали – Варвара да Екатерина.

Отец Митрофан и мы выбежали на улицу, плачем, кланяемся ей. Она нас крестит широко.