Инна Андреева - Пасхальные люди. Рассказы о святых женах

Лёля повернула к кузине раскрасневшееся лицо.

– Ты правду говоришь?

– Правду! Батюшка отец Митрофан – замечательный.

Лёля снова вздохнула.

– Все равно боязно.

– Я тебя понимаю, ma cherie, – уже серьезно сказала Антонина. – Всегда боязно перед исповедью, зато после всегда легко-легко!

– Ах, что же я! – спохватилась Тоня. – Мне же надо идти в храм, лампадки зажигать. Я сегодня церковница. Вот… – она достала из кармана своего фартука тетрадь в кожаном переплете. – Ты просила меня рассказать тебе о сестрах милосердия… В этом альбоме, я надеюсь, ты найдешь ответы на свои вопросы. Я тут записываю разные заметки о женском служении… Почитай! А пока – до встречи в храме.

Тоня выпорхнула из комнаты, оставив Лёлю с любопытством разглядывать кожаный альбом.

Вечерняя служба в Великий Четверг особенно длинна и торжественна. Вспоминали Страсти Господни. При мерцающем отблеске свечей Лик пригвожденного Спасителя на распятии, стоящем в центре храма, поражал своей живостью и неотмирным спокойствием. Духовник обители, отец Митрофан, в черном облачении выглядел одновременно величественным и скорбным. Его голос звучал мягко и пронзительно. Казалось, он сам присутствует в местах предательства, избиения и казни Христа, и ему больно видеть мучения своего Бога.

Ольга держала в руках зажженную свечу, как и все собравшиеся в храме. Девушка смотрела на священника, на распятие, на бледные и прекрасные лица великой княгини и сестер. Она ни о чем не думала.

Слова Евангелия ложились в ее душу, как складывается воедино кем-то порванное письмо. Она с удивлением открывала для себя некую тайну. Тайну Смерти Бога. И девушке ничего иного не хотелось сейчас, как просто пережить этот момент. Не убежать от боли и страха, а пережить. Зачем? Чтобы вырасти.

Среди сестер, стоящих на клиросе, Ольга узнала Анечку. Та сосредоточенно слушала слова Священного Писания. В ее глазах стояли слезы.

После службы все сестры тихой процессией возвратились в сестринский корпус, неся в руках зажженные свечи.

Не хотелось даже есть.

У себя в комнате Лёля поставила свечу в медном подсвечнике на стол и, не отрывая глаз от огонька, прилегла калачиком на кровати и тут же заснула.

Утром Лёля нашла на столе догоревший огарок своей свечи, поднос, накрытый стеганым колпаком, и записку:

«Дорогая Лёля! Сегодня послушаний у тебя не будет. Посвяти этот день молитве и чтению.

Я принесла тебе чай и булку. Общая трапеза состоится после выноса Плащаницы.

Отец Митрофан ждет тебя вечером!

Твоя А.»

«Как это Тоня все успевает? – подумала Лёля. – Сейчас, наверное, еще и семи нет».

Ольге было немного досадно, что сестра не разбудила ее, но в то же время к досаде примешивалось чувство удовлетворения. Какая радость – она наконец-то была предоставлена сама себе!

Умывшись, переодевшись и испив ароматного чая с еще теплой булкой (уж не мать ли Пелагея ее испекла?), Лёля села на свое излюбленное место у окна и открыла Тонину тетрадь.

Посередине листа аккуратно был выведен восьмиконечный крест. Далее мелким слегка округлым почерком Антонины следовала запись:

«Работу милосердия с древних времен при помощи Духа Святого делала вся Церковь Христова всем своим составом и строем. Однако с древних же времен христианства на почве служения Богу, ближним и своему спасению стали выделяться люди, которые в пламенной решимости послужить только Христу и Его делу добровольно выделялись из среды прочих верных братий своих и, давши обет самоотверженного служения Богу, шли на борьбу со злом и страданиями в себе и других для приобретения блаженной вечности.

Эти люди исстари же делились на два вида, шли к Господу двумя путями: монашеским и диаконским, или диаконисским. Оба эти пути, в сущности, имеют один корень и выросли на одной почве.

Как монахиня, так и диакониса несомненно и нерушимо веровали в Бога во Святой Троице и Христа Богочеловека, Искупителя мира; имели непреклонную решимость самоотверженно работать во славу Бога, благо ближних и спасение для вечности душ своих, отказавшись для этого не только от суеты, но и от многого позволительного, как, например, брак, собственность… Почва их – это Церковь, общая мать, с ее духовным неистощимым капиталом – библейско-евангельским учением, святоотеческими преданиями и Писаниями и всем ее чудным богослужебно-уставным строем.

Разница лишь в том, что монашество спасается и спасает более подвигом внутреннего преображения человека посредством усиленного молитвенного, самоуглубленного и созерцательного труда. Оно этим подвигом так облагораживает человека, таким делает его чистым, что обновляет и других, которые, приходя к этой духовной сокровищнице, обильно черпают из нее необходимое себе руководство. Заслуги самоотверженной работы монашества над очищением и возвышением внутреннего человека огромны.