Инна Андреева - Пасхальные люди. Рассказы о святых женах

Милая моя, вот и настал этот день. День твоего взросления. Ты больше не девочка, которая иногда может позволить себе пошалить. Ты – девушка, девица. Пришла пора твоего созревания, и ты теперь можешь стать женою и матерью. С этого дня в храм ты будешь ходить в платке, покрывая власы свои, как покрывала их Пресвятая Богородица. И пусть в твоем взоре всегда живут скромность и целомудрие – самые главные украшения женщины.

Береги себя, моя родная.

Макрина – невеста. Моя старшая дочь сегодня была обручена. Прости мне, Господи, эти слова, но я хочу быть честной пред собой. Мне грустно. Я желала бы, чтобы моя старшая дочь выбрала путь, о котором я сама когда-то мечтала. Чтобы она стала Невестою Христовой. Материнское сердце подсказывает мне, что и ей путь девства ближе, чем путь супружеский. Но Василий желает видеть в ней мать. А слово отца и его благословение – это закон. Потому, Господи, я смиряюсь и да будет воля Твоя. Пока же дочь моя при мне. Свадьба ожидается не раньше чем через пять лет, когда молодые войдут в возраст и смогут сами построить свой семейный очаг. А значит, еще несколько лет дочь по праву будет принадлежать только мне и Богу. Отчего я так к ней привязана? Кажется мне, будто других детей я носила только положенный срок, а ее до сих пор ношу в себе…

Сегодня ночью отошел ко Господу Василий. Недуг сразил его неожиданно. Но умер он как христианин – с молитвой на устах, напутствованный Христовыми Тайнами. Горе еще не проникло в ум мой, и сердце пока молчит. Или это молчание – ложно? Будто смерть мужа забрала с собою и все мои чувства? Господи, укрепи меня, прошу тебя.

Василий оставил мне десять человек детей. Последний, Петр, спокойно спит на моих руках. Он не знает смерти. Не знает, что теперь он – сирота.

Лишь Макрина, старшая моя, все осознает, но держится. Она взяла хозяйство и заботу о своих братьях и сестрах в свои руки, видя мое оцепенение.

Господи, не остави нас в эти трудные дни испытания.

Смерти идут одна за другой. Только мы оправились после ухода Василия, пришли известия от родителей жениха Макрины. Несчастный случай. Он погиб. Моя дочь, еще не став женою, осталась вдовой.

Она приняла эту весть спокойно. Видимо, недавняя смерть отца закалила ее храброе сердечко.

Она лишь сказала: «Да будет так. Господу, видно, угодно, чтобы я осталась при тебе, мама. Чтобы послужила Ему в твоем доме».

Так она произнесла. Бледная, худая и мудрая. Моя чуткая дочь.

Она очень изменилась за эти дни. Стала еще собраннее и тише. Она самоотверженно занимается с детьми. Особенно к ней близок ее брат Василий – он тоже растет серьезным и вдумчивым. А маленький Петр не слезает с рук моей старшей дочери. С ним Макрина расцветает как мать – поет ему молитвы, читает псалмы, мастерит ему игрушки. Сердце мое обливается кровью, глядя на дочь, которой никогда не суждено самой узнать сладость материнства. Но я молчу. Она счастлива своим счастьем. Да ведь и я когда-то желала ей именно девственной жизни. Так пусть скорбь душевная оставит меня и придет смирение.

Я не нарадуюсь на своих детей. Поистине, все, что я желала когда-то для себя, воплотилось в них десятерицею. Мои три сына – священники, младшая дочь Феозевия – диакониса, да и остальные чада ведут жизнь богобоязненную и праведную.

Я часто наблюдаю за Макриной – не тяготит ли ее забота о своей стареющей матери? Но дух ее мирен, а сердце, как и прежде, наполнено нежностью и любовью

Макрина же осталась со мною. Я часто наблюдаю за ней – не тяготит ли ее забота о своей стареющей матери? Не печалит ли сожаление об одиноких годах и неустроенном женском счастье? Не закрался ли в нее ропот за то, что всю свою жизнь она служит другим, отдавая окружающим все свое время и ничего не получая взамен? Я наблюдаю за ней, но не вижу и тени на ее высоком лбу, уже покрытом сетью мелких морщинок. Дух ее мирен, а сердце, как и прежде, наполнено нежностью и любовью. Она сама печет мне хлеб – и всегда он выходит необыкновенно свежим и ароматным. Она штопает мне белье, расчесывает мои волосы, читает мне Писание. И все это она делает просто и искренне, видимо, действительно находя в этом делании для себя радость.

После того как устроилась жизнь Феозевии и все мои дети покинули дом, она все чаще предлагает мне переселиться на берег реки Ирид и в Понте основать обитель. Сначала я отвергала эту мысль – с ранней молодости я жила попечениями о семье и детях и монашеский подвиг мне кажется чересчур высоким для меня. Но сейчас я задумываюсь над словами дочери. Ведь я вижу, как душа ее стремится к жизни иноческой, вдали от суеты мирской, а сердце болит заботой обо мне. Думаю, ради дочери я соглашусь, и мы переедем за город и положим основание женскому монастырю. Прости дерзость мою, Господи.