Николай Коняев: Устроители Святой Руси

Однажды встретил спящего Святогора другой богатырь – Илья Муромец.

закричал он, но и тут не проснулся Святогор.

Не долго думая, Илья Муромец огрел Святогора палицей, но и так не смог разбудить.

– Ох, как больно русские мухи кусаются… – проговорил во сне Святогор и спросонок засунул Илью Муромца вместе с его конем в карман к себе.

И еще три дня спал и ехал, пока конь под ним спотыкаться не стал. Только тут и проснулся Святогор.

– Ну чего ты, собака, спотыкаешься? – сказал он коню. – Ты идти не мошь или везти не хошь?

И ответил ему конь человечьим голосом, дескать, невмоготу ему сразу двух богатырей на себе везти, да еще и коня богатырского в придачу.

Только тут и почувствовал Святогор, что в кармане у него тяжелешенько.

Вытащил Илью Муромца, поставил на землю и начал допытываться: из какой земли будет и не желает ли сразиться в чистом поле – силу богатырскую испробовать.

– Нет! – благоразумно отказался Илья Муромец. – Не хочу я с тобой сражаться, желаю с тобой побрататься.

И раскинул тогда Святогор шатер и принялся пировать с Ильей Муромцем.

Этот пир для Святогора оказался последним. Потому что на горе Елеонской отыскали они с Ильей Муромцем дубовый гроб, и, когда начали примерять на себя, крышка так плотно прикрыла забравшегося в гроб Святогора, что, сколько потом ни бился Илья Муромец, так и не сумел освободить собрата.

Начал Илья Муромец саблей рубить гроб, но ударит саблей – в том месте железный обруч появится на гробу. Святогор полежал, а потом, подумав, велел Илье Муромцу опустить гроб вместе с ним в сыру землю…

Впрочем, умирал он и по-другому, и в других краях.

Как раз в то время, когда зарастал железными обручами гроб на горе Елеонской, ехал Святогор по чисту полю, и опять грузно ему было от силушки, как от тяжкого бремени, и хотелось сделать чего-нибудь, а чего – Святогор и сам не знал.

– Кабы я тяги нашел, я бы всю землю поднял… – задумчиво проговорил он и тут же увидел в степи суму переметную. Потрогал ее погонялкой – не ворохнется. Слез с коня, двумя руками за суму ухватился, поднял ее выше колен, а сам по колени в землю угряз, и по белу лицу не слезы, а кровь течет.

Тут и было ему, как говорит былина, кончение. Тяги-то Святогор нашел, а землю ему не под силу оказалось поднять.

Предваряя книгу о русских святых пересказом сюжетов былин, я, разумеется, ни в коей мере не пытаюсь сопоставить события, описываемые в былинах, с фактами реальной истории.

Былины – это не история, это, скорее, сон об истории… Сон только-только выходящего на историческую сцену этноса.

Об этом древнем языческом сне русской страны, конечно, нужно поговорить особо, потому что и сам сон, и пробуждение от него многое определяют в дальнейшей русской истории, в национальном характере.

Античный пантеон, по сравнению со славянским, оказался в выигрышном положении. Все представления древних греков и римлян о Высших силах оказались закрепленными в предельно конкретизированных образах и поэтому сохранились едва ли не полностью…

О славянском пантеоне этого не скажешь, по пробуждении славян в христианстве путались смутные воспоминания о древних божествах. Низвергнутые, они не погибали, а растворялись в языке, наполняя его своей духовностью. Вихрь, чур, услада – это ведь не просто слова, а имена древних русских богов.

Но в этом преимуществе античной мифологии – и уязвимость ее. Она ветшала и устаревала вместе с мраморными статуями богов и богинь, отвердевала во тьме и косности язычества.

Славянская мифология оказалась более совершенной, ибо, меняющаяся, она и была сама непрерывным поиском или ожиданием того момента, когда откроется Истинный свет.

Появление Спасителя и движение христианского учения в «языки и народы» удивительным образом совпало на Руси с осознанием государственности, а изменчивый славянский пантеон, как уже отмечалось, оказался не противником, а местоблюстителем истинных святынь.

Культ Перуна легко перерос в почитание Ильи Пророка, культ Велеса – в почитание Николая Угодника.

И если взглянуть на русскую историю с точки зрения этого высшего смысла, то стоит ли удивляться, что и в эпоху великого переселения народов, крушения и рождения новых империй, подобно китайцам, огражденным от гуннов Великой китайской стеной, славянские племена оказались ограждены хотя и незримой, но не менее прочной стеной, за которой спокойно разъезжали не знающие, чем им еще заняться, былинные богатыри.