Эдуард Вайнштейн - Желаю спасения тебе. Избранные места из переписки с разными людьми - 1995—2006 гг.

Помоги тебе Господь в этой внутренней брани. Смиряйся и терпи – всё имеет свой смысл. Венец вытерпишь сияющий, в котором будет и Саша, и мы, и все и всё, что ты любил и любишь. С годами будешь чувствовать это яснее. Настало время впрягаться и нести крест наравне со всеми. А когда ты увидишь, что все бури и волнения проходят, а ты остаёшься непоколебим, уже по-другому начнёшь всё чувствовать.

Старайся никому ни на что не жаловаться – всё ведь от Бога – только если Сашеньке. Всё будет хорошо.

…Прошло уже почти 16 месяцев с отстранения нашего батюшки от служения, и наша жизнь внешне просто замерла. Ничего не происходит. Только дети растут. То есть центр жизни постепенно смещается к ним, в их сторону. А мы – мы спим, жуём, работаем, читаем, что-то попискиваем Господу… И всё. Фильмики смотрим. В храме – пустота и скорбь. В других храмах – холод. Безвремение. Только детки растут. А мы, как можем, храним верность батюшке, нашему прошлому и нашей скорби.

Будь здоров, не унывай, терпения тебе, кротости, простоты, любви и крепкой веры. Помни, брат, что всё внутри и терпением спасаем мы души наши. Сокрушайся. Всё внутри, там плоды, не вне. Будешь меняться ты сам, может быть, и незаметно для самого себя, а это изменит твоё посмертье, которое просвечивается уже здесь. Желаю тебе всё видеть светло и просто, не верить мрачным помыслам и впечатлениям, доверять Богу, ведущему тебя через Свою Церковь. Прошу твоих молитв и неформального отношения. Не костеней. Ещё очень прошу тебя читать мои писания. Пусть это и не ахти какая духовная проза, но ты и помолишься за меня глубже, и связь наша будет крепче. Мой внутренний мир всё-таки должен кое-что значить для тебя. А для меня – твой.

Я грешный человек, могу только помолиться за тебя и сам не знаю, помилует ли меня Господь. Но то, что надо стоять крепко в вере и Церкви, насколько мы, окаянные, вообще можем стоять, это всё-таки я знаю. Надо оставаться добрым и не терять любовь в сердце. Потеря любви – величайшая катастрофа.

Бог не оставит нас, а искушения должны нас закалить, за них тоже надо благодарить Бога. Легче умирать будет. И там…

Я, Саша Митин и Сергей Агабеков, на праздновании моего 25-летия, лето 1999г.

Саня Митин… Дорогой, близкий человек, влиянию которого я обязан своим приходом в Церковь к Батюшке: он меня и направил в этот храм к этому батюшке. Познакомился я с Сашей осенью 1993 года, чуть раньше, чем с Серёжей Матановым. Мы с осени этого года стали учиться в одной группе в МИФИ. Саша – человек очень большого роста, где-то метр 97—98. У него особенные, небольшие и внимательные голубые глаза и огромный открытый мощный лоб, на котором как бы печать ума и одухотворённости. Дед по матери у него был граф, и в нём очень ощущается эта порода: вся его манера поведения и разговора, основательная, интеллигентная, но в то же время простая и добрая, располагает к нему и внушает уважение. Он на год и один день меня старше (родился 27 июля 1973 года). Когда я его узнал, ему было 20 лет, но он производил впечатление гораздо более старшего человека. Пристальное внимание я обратил на него на семинарах по философии. В то время в моей душе уже произошёл кардинальный поворот в сторону Бога, я понял, что служить Ему – величайшее благо и единственная цель моего бытия, ради которой можно пожертвовать чем бы то ни было. Это убеждение я выражал в искренних и горячих молитвах и очень ждал какого-то ответного призыва от Бога. Вот за такой призыв я и посчитал встречу и знакомство с Сашей. Было в нём нечто несомненно значительное, невиданное мною доселе, могущее исходить только от Самого Бога. Он сразу сказал, что он православный христианин. И при всей моей симпатии к нему, я не мог сразу сделать соответствующих выводов и последовать в своём духовном пути вслед за Сашей. Для этого должно было пройти ещё два года, наполненных различными событиями и впечатлениями, в том числе и от встреч и общения с Саней.

После первого же нашего плотного контакта я «пророчески» сказал ему, что мы теперь на всю жизнь будем вместе. «Посмотрим», – ответил он. И, действительно, многое в нём потом показалось мне странным: его политические убеждения (позднее он мне признался, что состоял в движении, близком к «Памяти»), отношение к Богу в духе страха и благоговения (я же всё упирал на любовь), потом выяснилось ещё, что у него нелады со здоровьем, и после третьего курса, осенью 1994 года, он был вынужден прервать учёбу в МИФИ и лечь в психиатрическую лечебницу. Да… Всё это были большие недоумения для меня и с чрезвычайным трудом помещалось в моём сознании. Между прочим, и сам наш Батюшка когда-то близко общался с «Памятью». Потом он в ней разочаровался и отошёл от неё, и многие оттуда остались с ним, но всё-таки именно «Память» засветилась в его жизни, и это не могла быть никакая «Демократическая Россия» или «Союз Правых Сил». Правда, конечно, были священники и другого направления. Но это всегда были более всего так называемые «неообновленцы» – люди иногда и симпатичные, и добрые, но всё-таки далёкие от духа истинной благодати, мощи духовной.