Сабина Янина - Олег. Путь к себе

– Ну, скоро? – окликнул меня конвоир.

Я молча направился к выходу.

***

Зал заседания суда меня удивил, но не своей необычностью. Скорее наоборот. Когда мы поднялись на минус второй этаж, и меня ввели в комнату, то я увидел, совершенно такой же куб, в каком жил до сих пор. Единственное, что отличало эту комнату, был серый синтетический ковёр на полу, а вместо кроватей три стула вдоль стены. Мы сели: я посередине, конвоиры по бокам.

Напротив нас всю стену занимал экран с камерой над ним. Полчаса ожидания и экран ожил. Сначала появилось серебристое свечение, увидев его, конвоиры поспешно поднялись, потянув и меня. Я встал. Когда свечение рассеялось, я вздрогнул, увидев прямо перед собой лица, в упор смотревшие на меня с экрана. Их было пятеро. Каждое в своём окошке, похоже, трансляции велись из разных мест. Вверху в центре мужчина в чёрной мантии с гордо откинутой назад головой, что придавало ему строгий и даже надменный вид. Шапка тёмных с сильной проседью волос делала его крупную голову ещё массивнее. Руки покоились на подлокотниках кресла, спинка которого возвышалась над ним. Под его окошком я увидел надпись: Председатель Общественного Суда Элизия – Судья Измаилов П. – Департамент Юстиции, Правопорядка и Религиозного согласия. Шестой уровень социальной ответственности. Третья ступень.

Ниже шла надпись: «Общественные представители. Шестой социального уровня ответственности, третья ступень», под которой расположился видеоряд из четырёх окон.

Слева в первом окне на меня смотрела пожилая седая как лунь и очень красивая женщина со строгими глазами. Внизу под её окошком было указано: Камелькова И. – общественный представитель Департамента Науки, Образования и Культуры. Куратор направления культуры, эстетики и межличностных отношений.

Рядом с ней молодой мужчина с ранними сильными залысинами и укоризненным взглядом. Он чуть исподлобья смотрел на меня. Я взглянул ему в глаза и вздрогнул. Я узнал его. Можно было и не читать его фамилию и статус. Это был Свенстэн Онри – куратор кадров Департамента Науки, Образования и Культуры. Это он после выпускного испытания в Университете предложил мне работу в обсерватории Наукограда. Это ему я был благодарен за любимую работу и свою реализацию, как учёного. Мне неловко было смотреть ему в глаза, и я отвёл взгляд. Но любопытство взяло вверх, и я рассмотрел до конца тех, кто будет меня судить. Их было ещё двое:

Дюрик Ж. – полная молодая женщина, властно и, как мне показалось, недоброжелательно взиравшая на меня с экрана – представитель Департамента Человека и Среды обитания, куратор направления материнства и детства здравоохранения.

И последний – Гиббон К. – сухощавый старик, двумя руками опирающийся на трость, которая стояла перед ним – представитель отдела Религиозного согласия Департамента Юстиции и Правопорядка.

Раздался громкий голос председателя суда:

– Заседание Общественного Суда по делу № 8 – 3587/95 от 06 июня 2295 года объявляю открытым. Прошу садиться.

Мои конвоиры и я сели.

– Рассматривается дело обвиняемого – Иванова Олега 21 сентября 2263 года рождения, идентификационный номер 21092263285211[i] арестованного и представленного к общественному суду по заявлению потерпевшей – Сдищ Клео 11 февраля 2260 года рождения, идентификационный номер 1102226016210. Потерпевшая присутствует на заседании суда?

Справа в самом низу экрана зажглась новая видео иконка, на которой появилось изображение с интересом озирающейся Клео. Волна ненависти захлестнула меня, стало трудно дышать. Руки сжались в кулаки, словно я прямо тут хотел закончить незавершённое месяц назад.

Судья взглянул в бумаги:

– Хорошо, – продолжал он. – В присутствии свидетельницы Ивановой в девичестве Сбруевой Феклиссы 15 мая 2267 года рождения, идентификационный номер 1505226715389.

Изображение лица Фёки появилось рядом с Клео. Я едва узнал её, такой бледной и потерянной она мне показалась. Ненависть моя пропала. Но ни жалости, ни любви я не ощутил. Я смотрел на самого близкого мне человека, как на чужого. И только одна мысль мелькнула, не вызвав никаких чувств: «Побледнела, переживает. Интересно, она меня видит?». Промелькнула и исчезла. И всё. И больше ничего. Так тихо и безразлично было всё во мне, что я удивился. Мне вдруг стал всё безразлично, и этот суд, и эти судьи, и Клео, и Фёка, нет, теперь уже Феклисса. Безразлично всё, что со мной происходит сейчас, что будет завтра, что будет потом. Мною овладело только одно желание, чтобы побыстрее всё закончилось, и чтобы все оставили меня в покое. Захотелось быть одному. Всегда. Я перестал вслушиваться в то, что говорил судья. И только отдельные фразы долетали до моего сознания: