ГуРу - Рубаи

Лицом к лицу возносится улыбка,
Есть правда жизни, как и правда бытия,
Что есть судьба, как не осмысленное я.
Что я есть, без всего? Судьбы ошибка.

Крупица неба маленькой души,
Где б ни был ты, всё отрезвляет мудрость,
Насколько мудрым можно быть в тиши,
Сто непонятных слов и девяносто девять нужных.

Чтоб обрести нам нужный свет,
Тьмы нужно увидать запрет,
Лишь там, где души в покаянии,
Там от всех бед благой ответ.

Когда б ни ведать гнусности речей,
И разум свой не окунуть в бесчестие,
Познание ─ почва нравственных идей,
И зло с добром, как удобрение, чтобы взрастить поляну совести и чести.

Я взял мерзавца и пустил погреться в душу,
А он там свой установил закон,
А что по мне, я все законы те нарушил,
Душа, в огне, бьёт колокольный звон.

Лик сатаны явился мне во сне:
«Твоя обида так понятна мне,
Я тоже был не в милости у Бога,
Я сам стал Богом, спрятавшись во тьме».

Бог не хочет мне милость свою проявлять,
Дьявол, место боится своё потерять,
Коль пойдёт так и дальше, боюсь, что Земля,
Подражая им, прах мой не впустит в себя.

Не злость в тебе должна сидеть, а вера,
В то, что мы все ─ одно большое тело,
Блажен не тот, кто в жизни всё сумел,
А кто, отдав всего себя, остался не у дел.

Каждый грех облагается Божею карой,
Но не виден Судья, приговор ─ дальше жить.
Всё ж под страхом ты ждёшь наслаждений, ─ а надо ль,
Ожиданием расплаты всю жизнь губить?

Мы искусны в общении, искусны в питье,
В нас, как будто природой заложен контакт,
Только высших идей в неразумной среде,
Хоть ты как контактируй, не сыщешь никак.

Не отвлечёшься, пока не созреешь взглядом,
Всё истинное прячется в тиши,
Я то поймал, что может и ловить не надо,
Все тайны душ, лишь в тайнах хороши.

Мир в дикой сути мерил дерзкое начало,
Скрепив законы ─ леностью плоти,
В привычку всё вошло и стало мало,
Привычек откровения души.

Не там есть свет, куда мы взор свой обращаем,
Не там ответ, куда мы вопрошаем,
Не истина, что целью мы считаем,
Наш мир, лишь камушек, средь кучи островов.

В нас столько радостей вложили и несчастий,
Так утрамбовывали, жизни смертной, груз,
Но человек, лишь к радости пристрастен,