Наталья Горбачева: Радость узнавания (сборник)

Батюшка подарил мне Псалтирь и Евангелие на церковнославянском языке, до сих пор они у меня, берегу их как память. Сначала я засел за Псалтирь: в конце книги был краткий самоучитель церковнославянского. И вот, взявшись за алфавит, я освоил его в три дня. Я говорю это не для хвастовства, а для того, чтобы все знали: Бог может из ничтожного сделать великое, из неразумного – разумное. Так что, как в добрые древние времена на Руси, я начал учиться читать сначала по Псалтири, потом по Деяниям апостолов. Потихоньку стал продираться сквозь совершенно незнакомые значочки-буквочки. Всё давалось с большим трудом. Ведь нужно было понять содержание, усвоить суть, а я только учился читать. Только потом я стал осваивать современную грамоту, читать современные книжки на обычном русском языке.

То, что мною двигало, можно назвать призванием. Я чувствовал, что мне даётся сила, которая позволяла не опускать руки даже в самые непростые моменты. За два месяца я освоил церковнославянский язык и мне даже стали доверять читать Апостол на богослужении. Мне так нравится церковнославянский, что и в обычной жизни, в магазине, например, забывшись, я иногда вставляю в разговор что-нибудь типа «паки», «дондеже» и прочие древние слова.

Когда я научился читать, батюшка сказал: «А теперь ты должен начать молиться и читать утренние и вечерние молитвы. Для тебя пока этого достаточно, Бог примет и такие твои труды».

Но сложнее всего оказалось не грамоту освоить, а перестать танцевать. Я очень хорошо танцевал и по-цыгански, и по-русски, считался лучшим танцором в городе на дискотеках. Мне всегда кричали: «Давай ещё, ещё!» Молодёжь не понимала, почему я перестал танцевать. Вот уже много лет этим не занимаюсь, а так хочется! Даже во сне танцую, утром встаю – мышцы болят. А что, плясал ведь от радости царь Давид перед Ковчегом Завета! Чем можно возразить на это? Может, и я когда-нибудь станцую, но уже как-то правильно. Не пропадать же таланту…

После того как я пришёл к Богу, три года никто из родных об этом ничего не знал. Я часто ходил в храм, только там я мог общаться с людьми, которых считал умными и добрыми. Я чувствовал: вот где моё спасение, вот где моё прибежище, вот где можно согреть душу и сердце. И я, конечно, желал всем моим родственникам, чтобы и они ощутили теплоту Божью и уверовали. И чтобы поняли, что национальность тут ни при чём. И что если они будут веровать в Бога, то Он протянет руку помощи и что нужно, то им и дарует. Пробудит в них совесть, человечность и, самое главное, дарует понимание, где находится любовь. А любовь как раз живёт в Православной Церкви.

В таборе о моём крещении всё-таки узнали, и все друзья, которые уже переженились, стали надо мной смеяться. Они наотрез отказались принимать мой выбор. «Зачем ты нас позоришь?» – это было самое ласковое обращение ко мне в начавшихся «гонениях». Мне постоянно твердили: «Ты – изгой, ты колдуешь, одни несчастья в дом приносишь, прекращай ходить в церковь, не позорь нас». Когда через несколько лет в таборе узнали, что я стал алтарником, то восприняли это так, будто я поступил в школу милиции. У цыган действует какая-то «отрицательная» мораль. Если ты не продаёшь наркотики, не гуляешь, не воруешь, значит, ты неудачник, плохой человек. А если всё это делаешь, значит, ты настоящий мужчина. Трудно было терпеть эти нападки. Мама начала пугать меня, что наложит на себя руки, если я не оставлю веру, что пойдёт в церковь и переругается со всеми священнослужителями. Она требовала отдать все церковные книги обратно батюшке и вернуться к цыганской жизни. Но я ей ответил: «Мама, я был и есть цыган, ты не беспокойся насчёт этого, но веру я никогда не оставлю. Потому что вера мне дала многое. Вера дала мне то, что я не стал наркоманом или пьяницей. Она позволила понять, что значит быть человеком и относиться по-человечески к каждому. Вера помогла мне узнать, где находится душа, что такое любовь. А самое главное, что вера мне дала, – понимание, что Бог есть».

Но мама долго ещё продолжала гнуть своё. Вообще-то ромалы перенимают ту религию, которая распространена вокруг них, «русские» цыгане даже кресты на могилах ставят. Но если сказать точнее, «вера» у цыган одна: суеверие. Цыгане, мне кажется, самые суеверные люди на земле. Они боятся того, чего не понимают, готовы соблюдать любые обряды. Им трудно объяснить, что такое молитва. В их представлении молитва – то же самое колдовство. Если случалась какая-то семейная неудача, виноватым считали именно меня. Если кто-то умер или заболел, что-то потерял, проигрался в карты, «сел на иглу», поссорился с милицией, говорили: «Это ты наколдовал». И точка. При этом бабушка моя и на Евангелии гадала.