Коллектив авторов - Ислам и модерн

Выше мы установили, что на Западе модернизм прочно увязывается с секуляризмом. Но так ли однозначна эта связь?

Обширные и долгосрочные исторические процессы, подготовившие в Европе почву для резкого сокращения влияния религии и распространения рационализма на все сферы общественной жизни, не имели такой силы и продолжительности на Ближнем Востоке и в Азии, однако и здесь успехи индустриализации и развитие технологий привели к аналогичным результатам (Элиаде, 1374 (1995): 142). И все же не следует забывать, что модерн означает модернизацию каждой отдельной региональной традиции, а значит, он не может иметь единой формы. Иллюзия единообразия возникла оттого, что один конкретный феномен модерна, а именно западный модерн, стал толковаться настолько расширительно, начиная с Ренессанса и эпохи Реформации, что приобрел статус универсального. Но является ли этот феномен глобальным и станет ли он повсеместным именно в таком виде? Будет ли он похож на модерн исламского мира или такой страны, как Япония, или же здесь он окажется несколько иным? Например, придя в Японию, модерн не уничтожил ее самобытной культуры, неотделимой от религии с тысячами ее божеств и не признающей идеи единого Бога. Кроме того, это означает, что отношение к сакральному японца, исповедующего синтоизм или буддизм, принципиально отличается от отношения мусульманина или христианина. Поскольку у японцев отсутствует единое понятие, дающее общее описание сущего, а их боги не требуют отречения от одних в пользу других, ментальность настраивается на плюралистичность: японец не нуждается в изменении своих представлений, для того чтобы принять модерн с присущими ему новыми понятиями. Таким образом, сочетание технологий, которые являются важнейшим символом модерна, с японской культурой происходило легче и гармоничнее, чем с культурой ислама. На сегодняшний день японцы продолжают широко практиковать разного рода магические действия, такие как целительство, гадание, заговоры и проч., хотя они, казалось бы, плохо сочетаются с рационализмом, проникающим во все сферы жизни, и с самым высоким уровнем научных исследований.

Из плюрализма традиционных религиозно-магических верований Японии напрямую следует, что эта страна была способна без больших потрясений проделать путь к отделению религии от общественной и политической жизни: вот уже очень долгое время император этой страны не является сакральным лицом, а большинство японцев, хотя и чтут традиции, регулярно посещая буддийские святилища и синтоистские храмы, относятся к этому совершенно формально (Там же, 144–145). В результате японский случай вызвал появление диаметрально противоположных истолкований: социологи, вроде Рональда Инглхарта, видят в Японии секулярное общество, а религиоведы, вроде Питера Бергера, категорически не согласны с таким взглядом и предпочитают говорить об особой форме религиозности, в которой отсутствуют вероучительные принципы или церковь вроде той, что имеется у христиан. Так или иначе, можно сказать, что в Японии имеет место альтернативная модель модерна, ибо ее жители проявляют себя одновременно религиозными и секуляризованными (Гофтегу-йе Мэтьюс Чальс Ти ба Питер Бергер 1387 (2008): 50–51).

Так верно ли отождествление модерна и секуляризации?

Хастгях Морад Сагафи полагает: «Тезис о том, что между модернизацией и секуляризмом имеется прямая зависимость, проистекает из нашего подхода к развитию». Существуют страны (прежде всего, ранее относившиеся к социалистическому лагерю), которые, будучи развитыми, но тоталитарными, не стали секулярными. При этом «мы не найдем ни одного несекулярного демократического режима, поскольку секуляризм является предпосылкой, базисом и основанием демократии. Демократия в свою очередь связана с устойчивым развитием, потому мы тесно связываем секуляризм с устойчивым развитием» (Сагафи, 1381 (2003): 20–21).

На это рассуждение можно, во-первых, возразить, что, в нем имеет место неверное истолкование секуляризма: так, указывая на СССР как на развитую страну с тоталитарным несекулярным режимом, автор совершенно напрасно ставит знак равенства между религией и марксистской идеологией. Во-вторых, здесь присутствует определенная смысловая подмена: под секуляризмом в данном случае понимается либерализм, тогда как не только он, но и любая вне- и нерелигиозная идеология, будь то нацизм, фашизм или коммунизм, является секулярной. Советский Союз секулярен в той же мере, в какой секулярны США, а Восточная Европа столь же секулярна, как и Западная. Мало того, в коммунистических движениях присутствует еще более артикулированный и последовательный секуляризм: в либеральных обществах никто и никогда не боролся с религией в ее частной форме, тогда как в коммунистических странах ее искореняли даже на этом уровне. Учитывая все эти замечания, мы считаем, что и Японию, и СССР лучше вынести за рамки нашего обсуждения. В Японии просто-напросто никогда не было религии, которую модернизму предстояло преодолевать, а пример СССР в данном случае и вовсе некорректен: коммунистические режимы выступают против религии по фундаментальным идейным соображениям, а не потому, что считают ее помехой модернизации.