Павел Глибчак - Воскресение – Первый день

Задняя стена церкви была выполнена в виде огромного витража, составленного из тысяч цветных стекол, мозаика которых создавала масштабную картину битвы Ангела и дракона. Именно через него солнечный свет врывался в церковь и разрезал остатки мрака, оттеняя члены объемного тела Христа, оживляя его.

Жители Ридмоунда, приветствуя и уважительно пропуская друг друга, рассаживались на привычные места. Происходило все это шатание с такой точностью и слаженностью, закрепленными не одним десятком лет, что хватало менее десяти минут, чтобы зал заполнился и двери прикрыли. Прихожане вполголоса делились между собой впечатлениями о прошедшей неделе, и только редкие крики детей нарушали всеобщую идиллию.

Во втором ряду слева, как и всегда, устроилась семья Стаунов – профессор Эдвард и его супруга Лиз. Они были немолоды, обоим лет немногим за пятьдесят. Профессор Эдвард Стаун имел серьезный вид, но не отталкивающий, скорее располагающий. Его четкая осанка и сдержанность в движениях претендовали как минимум на звание лорда в Английском собрании. Строгий в широкую клетку шерстяной костюм выходного дня, замшевый под цвет его галстук и накрахмаленные манжеты с желтыми запонками требовали доставить для их хозяина неотъемлемый аксессуар – золоченую трость из черного камня. В целом лицо профессора сохраняло уверенность. Глаза серо-голубого оттенка подчеркивали светлоту его мыслей. Волосы были уложены с пробором на бок, и густая борода с небольшой сединой выглядела ухоженной. Черные отполированные до блеска туфли говорили о многом. Он являлся действующим преподавателем Карнестского университета истории и искусств. Своими научными трудами и работами он заведовал кафедрой истории религии и был известен далеко за пределами родной страны.

Супруга профессора Лиз старалась ни в чем не уступать своему любимому мужу – ни ростом, ни осанкой, ни сдержанностью мыслей. Когда они с мужем были моложе, чужие люди часто принимали их за брата и сестру, на что они только хихикали и улыбались. Лиз одевалась в длинные до пят платья в стиле минимализма и туфли-лодочки. Единственным ее украшением была заколка в виде стрекозы, расшитая цветным бисером, при помощи которой она собирала в хвост длинные светлые волосы. На лице отсутствовал макияж, либо его было совсем мало, так что лицо казалось слегка бледным и на фоне него выделялись голубые как небо глаза и умело подведенные брови.

Вот на главном подиуме этой божественной сцены появился священник и, заняв место за церковной кафедрой, прокашлялся и обратился к залу:

– Братья и сестры, в этот субботний день я очень рад приветствовать всех вас в церкви, чтобы нашей многочисленной общиной мы смогли помолиться Господу отцу и Господу сыну Иисусу Христу!

Он сделал паузу, как будто ожидая ответного приветствия, но, не дождавшись, продолжил:

– И попросить о прощении грехов и о спасении души нашей и о милости Господа. Поэтому прошу вас, братья и сестры, очистить свои помыслы, отвергнув ненависть и ложь, и говорить только правду, и отбросить лукавое. Всякое раздражение, злоба, ярость, гнев да искоренятся у вас. Будьте добры и сострадательны, прощайте друг друга, как и Господь Бог простил грехи ваши плотские, не пожалев сына своего, пострадавшего за нас.

Священник остановил речь, сделал несколько глотков воды. Пробегая глазами по залу, он встретился взглядом с профессором и расплылся в улыбке, но, опомнившись, сдвинул брови и стал читать:

– «Отбросив всякую нечистоту, как новорожденные младенцы возлюбите это чистое словесное молоко, чтобы от него получить спасение Господа. Ибо вы познали его благость. То угодно Господу, если верующие, думая о Господе, переносят скорби и страдания. Вы к тому призваны, потому что Христос страдал, оставив нам пример, чтобы мы шли по следам его…»

Служба продолжалась около часа, и логическим ее завершением стала молитва во славу Господа. Прихожане встали и так же слаженно стали покидать церковь. Профессор Стаун с супругой продвигались к выходу, когда их остановил голос священника:

– Профессор, прошу вас, не спешите уходить, у меня к вам разговор!

Священника звали Алексис. Когда он спустился с подиума, то величие его вместе с ростом снизилось примерно на двадцать сантиметров. Приближаясь быстрой, по-утиному неуклюжей походкой, он путался в своем одеянии, запинаясь о сутану, а его круглый силуэт и отсутствие волос на макушке напоминали персонаж рассказа о защитнике бедных Робине Гуде – его друга священника Тука.