Фредерик Брюс - Документы Нового Завета - достоверны ли они?

Десять из писем, носящих имя Павла, относятся к периоду, предшествующему окончанию его заточения в Риме. Эти последние, располагаемые в порядке их написания, могут быть датированы следующим образом: Галатам - 48 г. [Некоторые ученые датируют его несколькими годами позже, но мы считаем, что оно было написано перед совещанием в Иерусалиме, упоминаемым в Деян. 15] , 1 и 2 Фессалоникийцам - 50 г., Филиппийцам - 54 г. [Мы полагаем, что оно написано в период заключения Павла в Эфесе, другие ученые датируют его 60 г.] , 1 и 2 Коринфянам - 54-56 гг., Римлянам 57 г., Колоссянам, Филимону и Ефесянам - около 60 г. Лексика и историческая атмосфера Пастырских Посланий обладают признаками позднейшего времени по сравнению с другими Посланиями Павла, но эта их особенность не составляет препятствия для тех, кто верит во второе заключение Павла в Риме, завершившееся его казнью [Евсевий. "История церкви", 2:22, 25] , и имевшее место около 64 г. Пастырские послания можно таким образом, датировать около 63-64 гг., и перемену в состоянии дел в церковных общинах, возглавлявшихся Павлом, о которой они свидетельствуют, можно частично объяснить теми возможностями, которые предоставило его противникам предшествовавшее заключение Павла в Риме.

В любом случае, время, протекшее между евангельскими событиями и написанием большинства книг Нового Завета, оказывается с точки зрения исторического исследования удовлетворительно коротким. Ибо в оценке достоверности античных исторических документов одним из самых важных вопросов является: как скоро по завершению событий были они зарегистрированы?

Около середины прошлого столетия весьма влиятельная школа теологов уверенно утверждала, что некоторые из важнейших книг Нового Завета, включая Евангелия и Деяния, появились не ранее 30-х годов II в. [То была "тюбингенская" школа, названная по имени Тюбингенского университета, где профессорствовал Ф. Бауэр, ведущий ее представитель. Эта школа пересмотрела представления о зарождении христианства в соответствии с метафизикой Гегеля. Методы школы хорошо характеризуют знаменитый анекдот с тем, как Гегель излагал свою философию истории, ссылаясь на определенный ряд событий, как вдруг один из его слушателей, изучавший историю, запротестовал: "Но, герр профессор, факты говорят иначе!" "Тем хуже для фактов", - ответствовал Гегель.] Последний вывод явился результатом не столько исторических свидетельств, сколько философских убеждений. Уже в то время имелось достаточно исторических свидетельств, чтобы показать, насколько он лишен оснований, что и сделали Лайтфут, Тишендорф, Тригеллес и другие. Но сумма таких свидетельств, доступных в наше время, настолько обширнее и убедительнее, что датировку большинства материалов Нового Завета первым столетием невозможно отрицать никаким разумным способом, независимо от любых наших философских убеждений.

Свидетельства в пользу историчности материалов Нового Завета гораздо значительнее, нежели свидетельства, подтверждающие многие труды классических авторов, аутентичность которых никто и не возьмется оспаривать. И будь Новый Завет собранием светских документов, их аутентичность рассматривалась бы всеми специалистами как не подлежащая никакому сомнению. Любопытным образом, историки часто оказываются куда доверчивее в отношении к содержанию текстов Нового Завета, чем многие теологи. [Выводы тюбенгенцев популяризировал в Англии в 1874 г. "анонимный" автор "Сверхъестественной религии" (Уолтер Р. Кассельс), которому возражал епископ Лайтфут в статьях, помещенных в журнале "Контемпорери Ревью" в 1874-77 гг., перепечатанных в 1889 г. в сборнике "Эссе о сверхъестественной религии". Трактат Кассельса и контраргументация Лайтфута в особенности могут быть рекомендованы лицом изучающим логику и интересующимся проблемой правомочности "довода от умолчания". Историки, как У. Рамзэй, Эд Мейер и А. Ольмстед, энергично протестуют против избыточного скептицизма некоторых теологов в отношении исторических свидетельств Нового Завета.] Так или иначе, существуют люди, рассматривающие "священную книгу" как ipso facto подлежащую подозрению, и требуют куда больше подтверждающих свидетельств для такой работы, чем они приняли бы для обыкновенной светской или языческой рукописи. С точки зрения добросовестного историка стандарты строгости должны быть одинаковыми в обоих случаях. И, однако, мы не спорим с теми, кто хочет более основательных подтверждений Новому Завету, чем другим документам: во-первых, поскольку универсальные требования, предъявляемые Новым Заветом к человечеству, настолько абсолютны, а характер и деяния его главной Фигуры столь уникальны, что мы хотим настолько увериться в его истинности, насколько это только возможно, и во-вторых, именно потому, что у нас имеется гораздо больше свидетельств в отношении Нового Завета, нежели для других античных документов приблизительно того же времени.