Владимир Серкин - Шаманский Лес

— А почему «устремление»?

— За «победы» в жизненной гонке положен приз — достижение идеала в следующей. Индийцы называют это кармическим перевоплощением. Такие «победители» вновь родятся свиньями.

— Они же не хотят свиньями.

— Человек реально хочет не то, что он об этом думает, а то, что проявляется в его делах и поступках. По делам и по жизни его.

— А сейчас какая полоса?

— Светает.

08.11.97

В вопросах Шамана о Москве, Санкт-Петербурге, Риге и других городах чувствуется наличие своеобразной системы. Например, рассказы о проверке документов в Москве он слушал, зевая, а о магнитных картах долго расспрашивал и был недоволен неполнотой ответов; вопрос о ценах он считал несущественным, а то, что в метро стало меньше красивых женщин — очень существенным. Мою версию о том, что красивые женщины пересели в автомобили, он одобрил, а версию о конкуренции как основе ценообразования — высмеял. Его высокий уровень социальной компетентности при отшельническом образе жизни удивлял меня.

— У тебя есть паспорт?

— Спрятан возле города.

— Откуда?

— Море и горы дают все. Когда я нашел этот паспорт, его владельцу уже нельзя было помочь.

— А настоящий?

— Настоящие документы давно истлели.

— Ты где-то прописан?

— Зарегистрирован.

— Как это делаешь?

— В следующий раз ты немного поможешь мне и узнаешь.

— Как можешь знать, не бывая в городе?

— Знаю города также хорошо, как море или горы.

— Откуда?

— Я прожил в городах много дольше тебя и еще собираюсь жить в них.

— Как давно начал так жить?

— Сослали меня в Якутию еще как правого эсера. Я сразу ушел на Восток, к океану.

— Сам?

— Договорился с Фогельманом для работы в его группе.

— Но и здесь люди жили: Охотск, Ола, Гижига, Марково...

— И здесь достали. В двадцатых я имел бартер с японскими компаниями.

— Здесь были тогда японские компании?

— Пытались торговать и работать.

— Не помнишь какие?

— Чите-Шока, помню. Потом по именам владельцев шхун помню — Танака, Юзара, Кумакици. Смотри-ка, забыл некоторых.

— При Сталине тебе это, конечно, припомнили?

— При Дальстрое, вылечил одного старого несчастного особиста. Он сказал, что грозит за этот бартер.

— Что он сказал?

— Что на «Генри Ривере» везут «мое дело» с приговором.

— Он был прав?

— Компаньоны, которые не решились уйти, умерли в лагерях.

— Может они, действительно могли сообщить японцам что-либо стратегически важное?

— Конечно. Здесь была целая рота медведей и дивизия зайцев.

— Как ты ушел?

— На юг, потом на запад по Охотскому тракту. Советские им уже мало пользовались. В Олекминске купил документы.

— Что ты брал у японцев?

— Все. Даже купил жену.

— Японскую?

— Тогда это было обычно.

— Именно купил?

— Я попросил, и через год мне привезли девушку.

— Много привозили японских девушек?

— В восемнадцатом—девятнадцатом веках японцы, китайцы, корейцы, американцы постоянно кого-нибудь привозили и увозили.

— А русские?

— Русских, конечно, было больше. Они с пятнадцатого века приходили по суше всем отрядом или караваном, а не единицы, как с кораблей.

— Что стало с той японской девушкой?

— На следующий год отправил домой. Им очень плохо здесь зимой.

— У вас был ребенок?

— Нет. Быстро понял, что придется отправить. Боялся, что зиму не переживет.

09.11.97

Собираюсь в город. Нужно сделать крюк от землянки Шамана к моему домику, забрать паспорт и в нем деньги на дорогу. Из леса иногда выходишь в таком виде, что могут и спросить документы. Шофера на этом участке трассы рассказывают друг другу обо мне всякие мифы: «На тысячу километров ни одного поселка, и мужик пеший на дороге голосует»... И выдумки всякие. Это неплохо. Предупреждены, не боятся, подсаживают. Со своей стороны, стараюсь поддерживать хорошие отношения: когда проставлюсь, когда с мелким ремонтом договорюсь и заплачу... Здесь важны не деньги, важно, что человек стремится быть благодарным.

Все же досадую немного, что не взял паспорт, когда пошел к Шаману. О паспорте на побережье не думаешь, как о вещи из другой жизни. Вспомнил вчерашний разговор с Шаманом.

— Ты захоронил труп, у которого взял паспорт?

— С понятием. И крест поставил. Хотя не вижу в этом смысла.

— Зачем тогда?

— На нем крестик. Возможно, верующий.

— Не понимаю. Ему уже было все равно, для тебя бессмысленно. Зачем?

— Ему — не все равно. Для него есть смысл.