инок ВСЕВОЛОД - НАЧАЛЬНИК ТИШИНЫ

Князев брезгливо поморщился:

– Хорошо было бы опустить, но на это нужно время, а времени у нас нет. Кончайте его. Ну, чтобы потом на пьяные разборки было похоже, со смертельным исходом, разумеется. Не мне вас учить.

– Будь спок, начальник. Иди, газировочку попей за наше здоровье. А этого гада можешь считать покойником.

Князев вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.

По команде старшего уголовники заломали Власу руки, хотя тот и не думал сопротивляться, и потащили к столбу, стоявшему в середине камеры. Сняв с себя ремни, они прикрутили ими Власа к столбу. Потом отошли к стене, достали заточки и приготовились кидать их в приговоренного к смерти. Власу вспомнилась Василиса, и он прошептал почти беззвучно:

– Встречай меня, Василек. Сейчас и я узнаю, что значит видеть звезды сквозь прутья решетки.

Старший зэк жестко потребовал:

– Признавайся! Сдавал братков?

– Нет, не сдавал.

– Врешь, сука! Огонь, ребята! – крикнул старший и первым метнул заточку. За ним стали целиться и кидать другие.

Первая заточка попала Власу в шею. Он вздрогнул от неожиданно близко брызнувшего фонтанчика крови. Удар заточки как будто отворил заветную дверь, и оттуда он услышал свой собственный голос:

– Я видел белые крылья,

белые, белые, белые.

Я видел черные стрелы,

черные, черные, черные.

И я перестал быть сильным,

и я перестал быть смелым,

чтоб в силу Твою облечься

и багряницей укрыться,

Страдающий мой Спаситель.

Потом пришла тишина и принесла тепло и покой. Она заполнила собой все. Неожиданно для Власа трудная прежде Иисусова молитва полилась в его сердце сама собой, как живой весенний ручей. Подобное он переживал только однажды, после разговора с Гостем в камере смертников.

Перед глазами Власа поплыло. Казалось, кто-то проводит невидимой губкой по картине, нарисованной красками на стекле. Раз – и нет одной части картины, два – и нет другой, три – и нет третьей, а под красками открывается чистое прозрачное стекло, за которым – сияние белого неземного света. И остался один Свет. Свет, в Котором нет никакой тьмы.

Прямо в прихожей сияющий Влад бухнулся перед Машей на колени и положил к ее ногам букет цветов, который она тут же испуганно подняла. Влад выпалил:

– Дорогая Машенька, прости меня за все плохое, что я тебе делал. Мне стыдно вспоминать, как я иногда вел себя с тобой. Меня всегда удивляло твое терпение. Раньше я думал, что ты мне просто нравишься, но за эти годы я понял, что люблю…, люблю тебя. Я никогда тебе этого не говорил. Я думаю, нам бы хорошо повенчаться. Давай всегда будем вместе.

– Ты шутишь? – пролепетала Маша, крепясь изо всех сил, чтобы не заплакать от радости.

– Нет, не шучу! – торжественно ответил Влад, поднимаясь с колен. – Это все он, Маш, это Влас, про которого я тебе рассказывал. Это благодаря ему у меня мозги на место встали. Ну что, согласна?

– Я люблю тебя, Влад, – с трудом выговорила девушка, глотая слезы.

Вернувшись с повечерия, инокиня Неонилла и Ангелина принялись собираться в дорогу. Днем в монастырь позвонил Влад и сообщил, что выкупил забронированные для них билеты на завтрашнее утро. Так что утром им предстояло добраться до аэропорта и лететь в далекий Иркутск к Василисиным родителям.

Ангелина переживала, как они будут говорить с родителями, как объяснят, что их дочери больше нет на земле. Инокиня ее успокаивала тем, что Господь даст верные слова, только нужно Ему молиться. Она была уверена: родители Василисы поймут, что смерть их дочери вовсе не смерть, а мученический подвиг, с которого началась ее новая вечная жизнь. Мертвой она была, пока жила в притоне, а теперь ожила. И спас ее Влас.

– Неонилл, а Неонилл, ты хорошо запомнила, что Влас просил от Василисы маме ее передать? – не унималась Ангелина.

– Запомнила: в храм Божий ходить, молиться, исповедоваться, причащаться, и тогда в будущей жизни они, по милости Божией, непременно встретятся.

Войдя в квартиру, мать Власа Татьяна Владимировна почувствовала себя неуютно. Сына дома не было. Все заполнял мрак одиночества. Ей вспомнились долгие годы ожидания Власа из заключения. Промаявшись минут двадцать, Татьяна Владимировна вошла в комнату сына и зажгла лампаду в святом углу. Белый огонек красиво просвечивал сквозь зеленое стекло лампады.

Мать вгляделась в скорбное лицо Богородицы на иконе "Не рыдай Мене Мати".