Филип Янси - Что удивительного в благодати?

Его сотрапезники поначалу воздерживались от комментариев, постепенно и они попали под волшебное обаяние невиданного пира. Кровь быстрее побежала по их жилам, языки развязались. Старики заговорили о прежних днях, когда их настоятель был жив. Вспоминали, как в морозное Рождество залив покрылся льдом. Один из братьев, обманувший другого при сделке, наконец–то повинился. Две давно поссорившиеся женщины вступили в мирную беседу. Какая–то старуха икнула. Брат, сидевший рядом с ней, откликнулся: «Аллилуйя!»

Генерал же говорил только о еде. Когда помощник вынес из кухни венец творения — юных куропаток, запеченных в «саркофаге», генерал припомнил, что лишь однажды вкушал это угощение в знаменитом парижском «Кафе Англез», где некогда шеф–поваром была женщина.

Опьянев и насытившись, не в силах сдержать переполнявшие его чувства, генерал поднялся и произнес речь:

— Благодать и истина соединились ныне, друзья мои, — заявил он, — праведность и милость облобызались. — Он приостановился, ибо привык тщательно строить свою речь, не упуская из виду предмет. Но здесь, перед лицом простой и смиренной общины старого настоятеля, генерал Левенхильм — важная фигура, украшенная орденами, — казалось, превратился в глашатая вести, которая должна была прозвучать в мире. Это была весть благодати.

Братья и сестры не вполне поняли речь, но в тот миг «пустая иллюзия земной жизни рассеялась перед их глазами, словно дым, и они увидели истинное лицо мира». Потом компания разошлась. Люди вышли на улицы деревеньки, покрытые свежим снегом, под сияющие мириадами звезд небеса.

«Пир Бабетты» завершается двумя эпизодами: вне дома и внутри. Сначала все собираются вокруг фонтана и, взявшись за руки, радостно поют старые гимны своей веры. Эта сцена из жизни общины напоминает причастие: пир Бабетты отворил дверь — и хлынула благодать. Карен Бликсен пишет: «Людям казалось, что грехи их омыты и белы, как руно. Былая невинность возвратилась, и они резвились, точно юные агнцы».

Заключительная сцена происходит на кухне, заваленной немытой посудой, жирными плошками, панцирями и ракушками, обглоданными костями, обломками тары, очистками овощей, пустыми бутылками. Бабетта сидит посреди этого хаоса, измученная, как в ту ночь, когда впервые попала сюда. И тут сестры вспоминают, что никто из местных не похвалил ее стряпню.

— Очень неплохой обед, Бабетта, — осторожно заговорила Мартина.

Но мысли Бабетты витали далеко. Вдруг она сказала:

— Когда–то я была шеф–поваром в «Кафе Англез».

— Когда вы вернетесь в Париж, мы долго будем вспоминать этот вечер, — словно ничего не слыша, продолжала Мартина.

— Нет, — отвечает Бабетта, она не поедет в Париж. Ее друзья и родные либо сидят в тюрьме, либо давно мертвы. И потом, такое путешествие ей не по карману.

— А как же десять тысяч франков, Бабетта?! — воскликнули сестры.

И тут Бабетта огорошила их. Она истратила свой выигрыш, все десять тысяч франков до последнего су, на обед, которым сегодня угостила их. Не надо пугаться — столько и стоит обед на двенадцать персон в «Кафе Англез»…

Речь генерала не оставляет ни малейших сомнений в том, что Карен Бликсен написала не просто историю об изысканном пире в глухой деревушке, а притчу о благодати. О даре, который одаряемому не стоит ничего. Даритель же вкладывает в него все, что имеет. Это генерал Левенхильм и пытался втолковать суровым лютеранам, собравшимся за обедом бывшего шеф–повара «Кафе Англез»:

Нас учили, что в мире присутствует благодать. Но мы, по человеческой глупости и близорукости, воображаем, будто благодать Божья ограничена, конечна… Вдруг приходит миг, друзья мои, когда глаза наши открываются, и мы видим и осознаем: благодать неисчерпаема. Благодать, друзья, ничего не требует от нас, разве что одного: всегда взывать к ней с доверием и принимать ее с благодарностью.

Двенадцать лет назад Бабетта высадилась на безблагодатный брег. Каждое воскресенье здешние прихожане выслушивали проповедь о благодати, а в будние дни недели пытались стяжать милость Божью благочестием и воздержанием. И вдруг благодать явилась им в образе пира. Пира ценой в целую жизнь, накрытого для тех, кто отнюдь не заслуживал такой щедрости и едва ли мог ее оценить. Благодать снизошла на деревушку Норре Восбург, как нисходит всегда: безвозмездно, без условий, оплаченная не нами.