Дэниел Бринтон: Нагуализм

Нередко американист, сталкивающийся впервые с работами Кастанеды, проявляет скептицизм иного рода. А именно, многие кастанедовские идеи, если рассматривать их по отдельности, можно найти в самых разных духовных учениях мира — в Индии, Китае, Японии и т. п. Подобный скептицизм не имеет серьезных оснований. Любому исследователю человеческой культуры известно, что духовные поиски на разных континентах и в самые разные эпохи приводят, как правило, к весьма схожим результатам. Мы знаем тысячи народов и племен, часть которых прошла свой исторический путь вполне изолированно от иных культур, и все же добытые ими знания нередко укладываются в ограниченное число мыслительных парадигм и практических методологий.

Нам известна древняя и самобытная парадигма, которую можно назвать «путь Индостана». К ней относятся все духовные учение индо-буддистского направления. К ней примыкает очень близкая «тибетско-непальская парадигма». Севернее, на необозримых просторах Поднебесной, оформилась великая «китайская парадигма» (конфуцианство, даосизм, чань-буддизм и дальневосточные версии чань, принятые в Корее и Японии — дзэн). Иногда говорят о «вавилонско-шумерской» парадигме, но следы ее немногочисленны, кроме известного всем зороастризма.

Духовная парадигма древнеегипетского царства, к сожалению, также не сохранилась. Можно бесконечно рассуждать о мифологии, о ритуалах и поразительной архитектуре — но все перечисленное не имеет отношения к нашей теме.

Мир семитских племен подарил нам «авраамитскую парадигму» с ее монотеизмом и доминирующей версией — христианством. Под ее влиянием арабский мир создал собственную вариацию — «исмаилитскую (исламскую) парадигму».

Имеется сообщество «африканских религий», однако изобилие племен и разнообразие местной природы мешают исследователю прийти к выводу: это парадигма или нет?

По сей день существует смутная и загадочная область — Латинская Америка. Там приняли христианство, не забывают индейские верования, активно эксплуатируют верования африканские… Но можно ли назвать такую эклектику парадигмой? На сей счет, есть серьезные сомнения.

Другая «смутная область» — Океания, весьма любопытная для антропологов, но в рамках нашего рассуждения — также неопределенная.

Итак, из девяти продуктов духовного развития различных этносов мы, по сути, можем говорить только о пятимировоззренческих парадигмах, созданных на протяжении известной нам истории. Антропология с удовольствием занимается частностями, непрерывно доказывая всему просвещенному миру удивительное разнообразие культур, но весьма редко при этом ссылается на исключительную оригинальность того или иного подхода в нашем духовном пространстве. Обычно аргументы в стиле «что-то похожее я читал у китайцев, индусов и т. п.» используют в тех случаях, когда больше нечего сказать.

Если же учесть, что христианство, как и ислам, по ряду теоретических и технологических причин, подобно всей семитской парадигме с ее монотеизмом, принципиально не сочетается с нагуализмом, то среди относительно приемлемых моделей духовного поиска остается индо-буддистская парадигма, включая Тибет и Непал, китайская, и смутная эклектика Латинской Америки, которою следует называть не парадигмой, а скорее, «культурно-этническим пространством».

Как утверждает антропология, коренное население Америки относится к монголоидной расе. Рискнем предположить, что генетическое родство с китайцами и японцами могло обусловить некоторое сходство мышления и, как следствие, определить характер самых ранних форм культуры индейцев Месоамерики. Конечно, мы говорим об определенном типе экзистенциального мышления — глубинного мышления человека о своей участи и роли в открывшемся восприятию мироздании. Того типа мышления, которое обусловливает специфику избранного «духовного пути».

Интуитивно мы с легкостью ощущаем потаенное сходство путей Дао и Нагуаля. Более того, в них обоих мы открываем значительный пласт древнейшей диалектики, которая, с одной стороны, акцентирует отличия «карты» от «территории»; с другой — настойчиво демонстрирует колоссальную дистанцию между Именем и Реальностью, между неизреченным объектом и бесконечным в своих познавательных и перцептивных возможностях субъектом. Этот путь, минуя многовековые блуждания европейских философов, приводит к великому противостоянию — «Я» и «вещь-в-себе». Могучее прозрение Канта с его чеканными формулировками наступит через только две тысячи лет после откровений китайских мудрецов.