Спиридон Кисляков - Исповедь священника перед Церковью

Ужасно! О, если бы сейчас пришел на землю Сам Христос и посмотрел бы на всю нашу жизнь, Он совершенно не признал бы нас христианами, потому что в нашей жизни со всем ее церковным культом Он не нашел бы ничего Своего. Прежде всего Ему бросилось бы в глаза, что вся христианская жизнь, начиная с четвертого века и до сего дня, базируется не на каменной твердыне Его Евангельской жизни, нет, а на сыпучем песке язычества, да еще какого сплошного неслыханного язычества. Поэтому вся жизнь христиан состоит в беспрерывном процессе созидания и разрушения, разрушения и созидания себялюбивой, страстной, порочной, языческой, даже сверхъязыческой своей жизни, на сыпучем песке своих собственных страстей и материальных земных интересах. О, эти материальные земные интересы! как они превратны и изменчивы! «Итак, всякого, кто слушает слова Мои сии (Нагорную проповедь) и исполняет их, уподоблю мужу благоразумному (истинному ученику Христову, руководящемуся в своей жизни умом и чувствами Христовыми), который построил дом свой на камне (на живой реальной воле Отца Небесного, которая и есть Нагорная проповедь Христа); и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры, устремились на дом тот, и он не упал, потому, что основан был на камне. А всякий, кто слушает сии слова Мои (Нагорную проповедь) и не исполняет их, уподобится человеку безрассудному (не имеющему в себе ничего Христова), который построил дом свой (свою жизнь) на песке (на языческих ценностях плотской жизни, греха и смерти), и пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры… и он упал, и падение его было велико» (Мф. 7:24–27). В этих последних заключительных словах Нагорной проповеди Христос прямо, категорически говорит, что всякий, исполняющий и проводящий в свою жизнь Нагорную проповедь, врастает в волю Божию, становится сыном Божиим, органически родится и сочетается с Христом и делается действительным христианином. Также не менее сего Христос прямо, категорически говорит и относительно того, кто слышит Нагорную проповедь и читает ее и, быть может, часто даже умиляется перед нею, но не исполняет ее, не проводит ее в самую свою повседневную жизнь, тот не Христов, тот не Божий, тот ничего общего с Христом не имеет, он есть чадо плотской жизни, сын греха и смерти. Почва под жизнями первого и последнего совершенно различна: под жизнью первого — Бог, под жизнью последнего — отец злобы, отец смерти — дьявол. О! как различна жизнь того и другого! Один живет в Боге и для Бога, другой живет во зле и для отца всякого зла!..

Если Сам Сын Божий, Творец и Судья всей вселенной облек в безусловную божественную и святую ценность, как безусловный закон — Свою Нагорную проповедь для жизни и спасения всех христиан, то какое же имеют право представители Церкви Христовой на протяжении целых столетий замалчивать ее и не только замалчивать, но и всячески искажать ее, обеими руками отмахиваться от нее, словно от самой страшной чумной заразы? Удивительное дело! Если кто-либо из христиан отвергает иконопоклонение, почитание мощей, пост, его уже считают еретиком, считают погибшим христианином, его сторонятся, чуждаются; если же кто совершенно сознательно в своей жизни отрицает Нагорную проповедь Христа и всегда нарушает ее, против того никто ничего не говорит, ему даже никто против этого не возражает, все его считают православным христианином и т. д. О, времена и нравы христианской жизни! И в этом мы еще, представители Церкви Христовой, не каемся и нисколько не признаем себя виновными в нарушении заветов Христа! Великий Боже! Страшно даже подумать, до чего мы, служители Церкви Христовой, дожили! Как будто для того и принимаем священство, чтобы безумно, с сатанинскою ревностью разрушать все Христово, разрушать так, чтобы от Его учения камня на камне не осталось в практической христианской жизни, и сознательно в противовес всему Христову упорно выдавать все человеческое за Божие! В эти тяжелые для меня дни мне опять стало жаль Христа, жаль Его святого учения, в частности Нагорной проповеди. Мне хотелось броситься ко Христу, хотелось кричать Ему, хотелось просить, молить Его, чтобы Он спас и снова вернул бы меня к Себе.

Очень мне было тяжело в то время! Я чувствовал себя одиноким. Преосвященный Назарий и все миссионеры во главе с Кальневым смотрели на меня как на какого-то еретика, а андреевские монахи тоже ко мне стали недоброжелательны: они уже узнали, как стал ко мне относиться архиепископ Назарий. В таком удрученном состоянии духа я прожил два месяца. Наконец один монах (теперь уже иеромонах) по своей доброй душе и особому ко мне расположению посоветовал мне ехать на войну, быть военным священником. Он говорил мне: «Друг! отправляйся на войну, ты там на месте узнаешь, от Бога ли война или от дьявола, и если Господу угодно, Он и там тебя спасет и наставит на всякую истину; здесь же тебе оставаться трудно и тяжело».