Спиридон Кисляков: Исповедь священника перед Церковью

Последние годы архимандрит тяжело болел сердечной недостаточностью, волнения, вызванные новой тяжбой с церковной бюрократией, ускорили развязку. Одиннадцатого сентября 1930 года он скончался. Перед смертью ему было видение о скором разгроме его христианского дела, аресте и последующих длительных мучениях в заключении его друга, священника Анатолия Жураковского (арестованного через месяц после кончины отца Спиридона, на Покров 1930 г. и расстрелянного в 1937 г.).

На похороны архимандрита собрались тысячи людей, гроб несли нищие, было много детей, а похоронная процессия растянулась на несколько километров. В проповеди, сказанной после погребения на Соломенском кладбище, отец Анатолий в немногих словах очертил существо дела, которому посвятил себя умерший:

«Наличная церковная действительность не удовлетворяла его: он… хотел найти путь, который состоял в том, чтобы собрать верных в единое тело и научить деятельной любви друг к другу и всем скорбящим, обремененным, нуждающимся. Он возродил древний церковный идеал… как ни ужасны были условия, при которых проходило его служение… он показал и верующим, и неверующим… образ Церкви как чего-то такого, что создано Силой, которая сеет любовь, мир, свет и блаженство».

Почитатель Христа и его неотмирного Царства, страстный противник войны, обличитель всякого рода фальши и лжи, архимандрит Спиридон оставил бесценные свидетельства о старой, православной России кануна ее нисхождения в ад социальной утопии. В своих книгах он показал проекцию другой, тайной, внутренне напряженной жизни, которая билась в российских просторах и сердцах, переливаясь радугой небесных красок и отражений. Неожиданно для себя (да и для нас, до сих пор лишенных полноты знаний о собственной истории) он оказался творцом нового, авангардного православия, всегда стремящегося к источнику целительного слова и сострадания ко всякому тоскующему о царстве справедливости на нашей грешной земле.

Когда пленник после долгого плена возвращается на родину, то он ждет не дождется, когда вступит на свою любимую землю и увидит своих родных и близких. И когда увидит, то плачет от радости и спешит рассказать о том, как он жил на чужбине, как тосковал по родине, как томился и страдал.

Я теперь в своих глазах подобен пленному, всеми силами души стремящемуся на свою милую родину, к радостной духовной жизни во Христе. Первые двадцать лет своей жизни я жил в своем сознании на родной стороне, на свободе Евангельской жизни. А затем попал в плен языческому миру и двадцать три года был жалким пленником на духовной чужбине. Теперь, мне верится, я вновь вступаю на свою родную землю, теперь снова душа моя горит желанием служить одному Христу, и я хочу поведать всем близким и родным по духу о своей великой радости, когда перед глазами моими открылся родной край, и о тех ужасах одинокой и несчастной жизни, какие пережил я на далекой чужой стороне.

Исповедую свою веру и рассказываю о своей жизни всей Церкви единственно потому, что думаю, не послужит ли моя горестная повесть на благо и радость душам христианским, и находящимся в тихой пристани духовной жизни, и обуреваемым волнами сомнений, колебаний и мирской суеты. Никого не хотел бы я в своей исповеди ни судить, ни осуждать, ибо себя самого считаю первым грешником в Церкви и только благодарю Господа за Его ко мне милость. И если что скажу резко или даже жестоко, то всех прошу простить меня, ибо кричу я от одного воспоминания той страшной боли и тоски, какие я пережил, и от ужаса, когда вижу, что и другие, мои близкие братья по вере, идут путями, подобными тем, какими я долгие годы шел ранее. А всего более горюю и ужасаюсь, когда вижу Господа Иисуса пренебрегаемым в самой Церкви Его и заповеди Его вижу поруганными от самих христиан. Каждое творение славит Господа и исповедует Его как умеет. И я во имя и славу Его исповедую и скорби души моей и радость веры моей, исповедую, как умею, от чистого сердца и с горячим желанием, чтобы мое слово не меч и разделение внесло в Церковь Христову, но послужило нашей общей духовной пользе и взаимному назиданию.

Автор

Не знаю, кем я был до своего появления в мир. На землю я появился в 1875 году. Родители у меня бедные крестьяне. Первых три года я не помню, с четвертого же года своей жизни до сего дня я помню все. Я очень рано почувствовал в себе влечение к одиночному созерцанию Бога и природы. Насколько припоминаю, меня с самого раннего возраста соседи считали каким-то странным мальчиком. Я чуть ли не с пяти лет начал сторониться своих товарищей по своему детскому возрасту и уходить в лес, бродить по полям, просиживать на полевых курганах, где отдавался размышлению о том, есть ли Бог, есть ли у Бога жена, дети, что Он ест, пьет, откуда Он явился, кто Его родители, почему Он Бог, а не другой кто-либо, почему я не Бог, что такое я, почему я хожу, киваю головой, говорю, ем, пью, сижу, лежу и т. д., а деревья, травы, цветы этого не могут делать. Больше всего на меня производили сильное неотразимое впечатление солнце и в ночные часы звезды. Я никак не мог понять, каким образом солнце движется.