Вениамин (Федченков) - Небо на земле

***

«О сугубой эктении. Для чего такое начало сделано Церковью в сугубой эктении: «Рцем вси, от всея души и от всего помышления нашего рцем»? И потом: «Господи Вседержителю, Боже отец наших, молимся Ти, услыши и помилуй»? И за тем: «Помилуй нас, Боже, по велицей милости Твоей, молимся Ти, услыши и помилуй»? — Церковь возбуждает чад своих к всесердечной, от всего помышления молитве. Обратите внимание: о чем прежде всего Церковь молит после столь усиленных возгласов («Святый Боже») к Триипостасному Вседержителю Богу, и — на самое имя «Вседержителя». Она молится прежде всего о державном своем Помазаннике, Государе… покровителе и защитнике Церкви, гражданской главе всех своих подданных, от которого зависит их благосостояние;.. чтобы Господь Бог во всем споспешествовал и помогал ему;.. ибо его благопоспешество есть общее благо всех его подданных; и вообще — его благосостояние есть общее благосостояние».

Потом за «священное сословие отцов наших»… За «усопших отец и братий,.. ибо и усопшие суть также члены Церкви братия наши, имеющие великую нужду в наших молитвах… За братию храма… и за всех прихожан»…

«Что за эктения! Какая сила! Какая всеобъемлющая любовь дышит в ней! Чего не испросили бы мы у Бога, каких благ и живым и умершим нашим братиям; если бы все эти возгласы находили искренний отголосок в глубине души нашей, и все мы единодушно, как бы едиными устами, молились Господу Вседержителю, всех — живых и мертвых — содержащему в деснице Своей! Все испросили бы, по неложному Его обещанию: «Вся, елика аще воспросите в молитве верующе, приимете» (Мф. 21, 22). Какое разнообразие прошений, какая благопотребность, какая простота и вместе глубина премудрости, какой дух спасения дышет во всех их (прошениях)!»

***

«Иже Херувимы тайно образующе». Чем образуем мы херувимов? Во–первых, пением их священной песни — Аллилуиа», «тем что поем Трисвятую песнь, как они; и во–вторых тем, что подъемлем как и они, Господа Славы и носим в себе чрез причащение Его», «воспринимаем в себя всецело Христа Бога в сердце, как на престоле херувимском, носим Его, пламенно любим Его, как любят Его херувимы. И ради Его любви отрешаем свои сердца от всякой земной любви: ибо любовь земная несовместима с любовью Божиею». «Потому мы и должны отложить всякое житейское попечение, чтобы возлюбить Его всею полнотою сердца, пламенною любовию». «Презирай, христианин, сласти плотские, если хочешь насладиться сладостию Божественною, нетленною, вечною, святою: иначе не возможешь вкусить сладости Божией».

«Всякое ныне житейское отложим попечение» — эти весьма важные слова херувимской песни остаются для большей части христиан гласом вопиющего в пустыне. Так мы осуетились, измельчали от житейских попечений и пристрастий!»

Между тем вообще «в храме», а в особенности в этот момент и в дальнейший — «место только молитве, покаянию, славословию и благодарению Творца и Господа, Спасителя и Судии нашего, а не помышлениям земным, или страстям житейским, плотским. И «да молчит» здесь всякая плоть человеча, и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет (в Вел. Суб.); и никого и ничего да не предпочитает Творцу; да не стремится ни к кому и ни к чему; но всем умом и сердцем погружается в Господа… «Да желает и молит себе» «и всем людям» единого на потребу — спасения души… «Храм — небо земное; здесь — Престол Царя неба и земли; здесь совершается страшная пренебесная Жертва — Тело и Кровь Владычня, и верные соединяются с Господом и обожаются обожением чудным».

«Какое» нужно «небесное сердце! Даждь мне Господи, — молит он и о себе, — дух небесный, сердце чистое, любвеобильное, не связанное никакими житейскими похотями и страстями; ибо «никто из связавшихся житейскими похотьми и сластьми не может приходить или служить Тебе, Царю Славы!» (тайная молитва во время Херувимской).

***

После перенесения Даров на престол между прочими тропарями читается последний стих 50 псалма (Помилуй мя Боже): «Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона, и да созиждутся стены Иерусалимские: тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожегаемая; тогда возложат на алтарь Твой тельцы». Последние слова вызвали у о. Иоанна такие переживания:

«Тельцы» означают бессловесные страсти наши, которые мы должны умерщвлять, закалая их ножом самоосуждения, самоукорения, покаяния, самоотречения». «Заклание в жертву бессловесных животных и излияние крови их напоминало и изображало заклание Агнца Божия Господа Иисуса Христа за грехи мира»; а также указывало и на «умерщвление бессловесных страстей плотских христианами, — как говорит о себе апостол: «умерщвляю тело мое и порабощаю» (1 Кор. 9, 27); или как он пишет христианам: «умертвите уды ваша, яже на земли: блуд, нечистоту, страсть, похоть злую и лихоимание, еже есть идолослужение (Кол. 3, 5)… Иже Христовы суть, плоть распяша со страстьми и похотьми» (Гал. 5, 24). И посмотри: как полки мученические отдали себя добровольно и с радостью на муки различные за Христа, и скончались мучительными смертями; как преподобных лики бесчисленные изнуряли и поработили духу плоть свою и стали бескровными мучениками, — непрестанно умерщвляя мятежную плоть постом, бдением, долулежанием на голой земле, постоянными молитвами, трудами… Мы же хотим идти к жизни будущей и царствию — легким и широким путем угождения плоти и страстям своим, леностию и нерадением к молитве, к исправлению себя и ко всем добрым делам? — Слишком ошибаемся!»