Η. О. Лосский - Воспоминания

Подъезжая к границе, мы вышли из поезда на предпоследней русской станции: иначе при выходе из поезда на станции Граница железнодорожные жандармы могли потребовать у нас паспорта и допросить нас о цели приезда. По указанному еще в Витебске адресу мы отправились в еврейскую корчму и нашли еврея, который мог устроить наш переход через границу. Чтобы подготовить это дело, надо было провести в корчме целые сутки.

Мы переночевали в маленькой комнатке, заполненной двумя кроватями, на которых чуть не до потолка громоздились перины и подушки, — «бебехи», как насмешливо называют в Белоруссии эти принадлежности еврейского быта. На следующий день вечером мы наняли лошадь и были перевезены в другую корчму в нескольких саженях от станции Граница. Вероятно, опытные контрабандисты и специалисты по переводу через границу сообразили, что мы не принадлежим к категории опасных преступников, за перевод которых за границу грозят тяжкие наказания, и потому решили, подкупив жандарма, переправить нас просто в поезде ночью, когда начальство спит, и по вагонам ходит только жандармский низший чин.

После полуночи нас провели на вокзал к моменту прихода поезда и посадили в пустое купе III класса. С бьющимся сердцем ждали мы, что будет с нами. Мы опасались, что попали в руки мошенников, которые высосали у нас все деньги и оставили на произвол судьбы, так что нам предстоял бы арест и наказание за попытку выехать без заграничного паспорта.

Прозвенел первый звонок, потом второй; между тем в купе никто не являлся, а у нас не было с собой даже и внутренних паспортов: их взял еврей, посадивший нас в купе. Внезапно отворилась дверь и к нам вошел жандарм с паспортами в руке. «Плосский?» спросил он, читая мой паспорт. «Я — Лосский», дрожащим голосом ответил я. Он возвратил нам наши паспорта и вышел, не вступая ни в какие дальнейшие разговоры.

Через полминуты раздался третий звонок и поезд тронулся. Когда мы переехали через пограничный ручеек, неописуемая радость охватила нас: мы были на свободе. Печально, что многие русские в то время испытывали это чувство освобождения, покидая Россию.

В Вене мы с Лиознером принуждены были остановиться недели на две, так как у нас не было денег для продолжения пути: при переезде через границу из нас под разными предлогами на каждом шагу вымогали деньги, пока кошелек наш совсем не опустел.

Устроились мы в этом городе no–ншценски, как угловые жильцы: мы наняли в полутемной комнате, где жил посыльный с женою и детьми, угол, в котором стояла большая двуспальная кровать. Обедали мы в столовой для беднейшего населения Вены, где за несколько крейцеров можно было получить гороховый суп, кашу и большую краюху хлеба.

Эти тяжелые внешние условия нисколько не смутили меня: Вена дала много новых и увлекательных впечатлений, которые приковывали к себе внимание. Мы любовались этим пышным городом, его рингами, дворцами, посещали картинные галереи, музеи, были даже вместе со старым знакомым Лиознера медиком–студентом в анатомическом театре, где он занимался препаровкою. Под конец я, повинуясь своей страсти к природе, предпринял несколько пешеходных прогулок за город и был в восторге, когда, гуляя по лесу на Кален- берге, увидел бюст Бетховена и узнал, что это было любимое место его прогулок.

Получив деньги из дому, мы поехали в Цюрих по Арль- бергской дороге. Красота Тироля на этом пути произвела на меня глубокое впечатление. В Цюрихе мы нашли большую русскую колонию и в первый же день попали в руки заботливого студента–медика Д. Пасманика, который счел своею обязанностью помочь нам ориентироваться в новой обстановке. Под его руководством мы наняли дешево комнату с одною двуспальною кроватью, что очень уменьшило наши расходы на помещение. Решено было, что мы будем ждать начала весеннего семестра и тогда поступим в университет. До того времени мы усердно занимались немецким языком. Кроме того, я старался приобрести те знания, которые были бы мне даны в VII и VIII классах гимназии: я занимался алгеброю, тригонометриею и физикою.

С Пасмаником мы виделись редко. Он был занят по горло. Удручаемый тяжкою бедностью, он старался закончить полный курс медицины в возможно краткий срок; кроме того, он много отдавал времени самообразованнию; так, например, в то время, когда мы познакомились, он как бы ни был утомлен, ложась спать, читал некоторое время в постели какой‑нибудь из томов Шлоссера. Чаще всего я проводил время с эмигрантом из Риги, фамилия которого была Барт. Не помню, почему ему пришлось эмигрировать. Происходил он, по–видимому, из семьи, у которой были связи с прибалтийскою немецкою аристократиею, он получил хорошее воспитание и образование, но жил в крайней нужде. Меня привлекало к нему то, что у него был эстетический вкус и обширные знания, особенно по истории литературы. К сожалению, у него были склонности богемы. Он вел беспорядочный образ жизни и нередко выпивал.