Η. О. Лосский - Воспоминания

Таттль увлекается учением Плотина, Лао–Цзы и других философов, утверждающих, что высшее сверхмировое начало невыразимо никакими понятиями, заимствованными из области мирового бытия. Вероятно, поэтому и моя книга «Мир как органическое целое» с учением об Абсолютном, изложенным в ней, привлекла его. К сожалению, однако, усвоив отрицательное богословие, он отверг положительное богословие и стал резко отрицательно относиться к христианству. В юности он был, по–видимому, баптистом и даже проповедовал в храмах, а потом совершенно отошел от христианства. Он говорил о слышанных им проповедях и изложениях сущности христианства, согласно которым христианство оказывалось нелепою верою в магическое действие пролитой Христом крови. Сколько я ни говорил ему о том, что такие взгляды суть искажение христианства, что ни на какую магию христианин, будучи сторонником учения о свободе воли, не рассчитывает, ничто не помогало. У меня получилось впечатление, что Таттль в молодости пережил какуюто травму в связи с церковною жизнью, и она оттолкнула его от христианства.

Профессор Спекторский, зная, что 6 декабря (старого стиля) 1950 г. в день св. Николая мне исполнится 80 лет, поднял вопрос о чествовании моего юбилея. Он и организовал это собрание, но я в это время со своим сыном Андреем находился уже в Калифорнии, в Лос–Анжелесе.

Город Лос–Анжелес мне понравился обилием крайне разнообразных цветов. Зимы в Южной Калифорнии нет. Поэтому даже в январе и феврале появляются все новые и новые цветы. Бульвар на берегу Тихого Океана очень красив. Однако климат Калифорнии нам не особенно понравился. Русскому человеку больше нравится климат, в котором есть все четыре времени года. \

Калифорнийский университет не частный, а штатный. Он состоит из восьми отделений; главное отделение находится в городе Беркли вблизи Сан–Франциско. Отделение в Лос- Анжелесе основано всего лишь лет шестьдесят тому назад. Поэтому библиотека в нем бедна; в ней всего только 700 ООО книг. Андрей писал в это время в дополнение к своей диссертации монографию о политике Людовика ХП^и Вильгельма П1 в 1683 г. Кроме микрофильмов, полученных им из голландских архивов, ему нужны были книги из Библиотеки Йельского университета и из Нью–Йоркской Публичной библиотеки. Я в эти года начал заниматься вопросом о характере русского народа. Книг для этого вопроса тоже очень мало в Лос–Анжелесе, а в Йельском университете и в Нью–Йорк- ской Публичной библиотеке они имеются в большом количестве. Поэтому летом каждый год мы ездили в штат Коннектикут и жили на даче профессора Вернадского в 18 милях от Нью–Хевена.

В 1951 году получилось из Нью–Йорка печальное известие о том, что профессор Спекторский упал на лестнице; у него получилось сотрясение мозга, а потом кровоизлияние в мозг и он умер. Вскоре после того неожиданно умер Б. А. Бахме- тев и после долгой болезни Г. П. Федотов. Бахмотев дал из основанного им „Humanities Fund" тысячу долларов издательству The International Universities Press, чтобы поддержать издание моей книги „History of Russian philosophy”. В сентябре 1951 эта книга появилась в свет. Годом раньше Галич (Леонид Евгениевич Габрилович) напечатал в газете «Новое Русское Слово» две статьи, в которых старался доказать, что никакой русской философии нет. Когда появилась моя книга, он написал фельетон под заглавием «Летопись русской мысли», в котором упрекает меня за то, что Герцену, Бакунину у меня отведено гораздо меньше места, чем, например, от. Сергию Булгакову. На это я отвечаю, что если бы я писал историю русской мысли вообще, я должен был бы уделить много места Герцену и Бакунину; но моя книга есть история лишь одной области русской мысли, именно философии, а в подлинную философию, в гносеологию и метафизику Герцен и Бакунин ровно ничего не внесли.

Вслед за этим Галич в статье своей, кажется, о Льве Ше- стове, цитируя из моего письма только первую часть сложного предложения, именно что книга моя не есть история русской мысли, сказал, что, по моему собственному призна- нию, русская философия не есть область мысли. Такое цитирование части предложения с целью приписать автору мысль, прямо противоположную тому, что он сказал, есть прием, может быть, и остроумный, но, конечно, не соответствующий добрым литературным нравам. Книга моя вызвала много рецензий, которые делятся на две категории: лица, отрицающие возможность метафизики и ненавидящие религию, как, например, Сидни Хук, резко отрицательно оценивают мою книгу; наоборот, ценящие метафизику и религию, хвалят книгу.