Η. О. Лосский - Воспоминания

Это место отстоит от Братиславы всего километрах в тридцати на юг по прямой линии. Но ехать туда прямо из Братиславы нельзя было. Мы два раза получили разрешение посетить своего сына, но для этого надо было ехать через Вену и по дороге ночевать в Вене. Найти место в гостинице даже на одну ночь было в это время очень трудно. Из затруднения нас вывела жена профессора русского языка А. В. Исаченко, урожденная кн. Трубецкая. Она написала в Вену матери своей Вере Петровне, вдове известного лингвиста Николая Сергеевича Трубецкого. Вера Петровна, особа высокой духовной культуры, устроила нам приглашение остановиться в Вене во дворце графов Разумовских на Jacquin Gasse. Граф Разумовский с семьею жил в это время у себя в имении, а во дворце жила сестра его жены княжна Ольга Николаевна Сайн–Витгенштейн. Очень интересно было видеть внутреннее убранство дворца со старинными гравюрами Санкт–Пе- тербурга. Здание это погибло от бомбардировки во время «ковровых» налетов на Вену в конце войны. Знакомство с княжною Сайн–Витгенштейн было очень приятно. Она была весьма религиозна и увлекалась философиею. Учась в Петербурге в гимназии Л. С. Таганцевой, она основала со своими подругами кружок для изучения философии. Это один из примеров цветения русской духовной культуры до боль- шевицкой революции, грубо подавившей духовную жизнь. Приятно было узнать, что даже в высоко аристократической семье, обладавшей громадным богатством, могли быть такие серьезные девушки.

Я привез Ольге Николаевне свою книгу «Бог и мировое зло». Она настолько заинтересовалась ею, что начала переводить ее на немецкий язык. Но через несколько месяцев получено было печальное известие, что она умерла от рака в костном мозгу.

Жизнь нашего сына Бориса в лагере была довольно благополучна. Французские образованные военнопленные устроили нечто вроде народного университета. Борис читал лекции по истории искусства. Австрийские офицеры при лагере посещали эти лекции. Один из них заведовал музеем искусства в Вене. Ему понравились лекции Бориса; он освободил его от физического труда и перевел к себе в канцелярию. Мало того, он привозил ему книги по истории искусства из своей библиотеки. Поэтому Борис, находясь в плену, мог написать несколько статей из области своей науки.

Сын наш Андрей, проучившись два года в Yale University, должен был осенью 1941 г. держать экзамен на степень доктора. Его профессора знали, что летом молодые люди его возраста будут призваны на военную службу. Соединенные Штаты готовились вступить в войну с Германиею. Поэтому Андрей неожиданно получил извещение о том, что экзамен его состоится не осенью, а в мае. Экзамен этот очень труден; пять специалистов по разным отделам истории экзаменуют докторанта в течение двух часов. Андрей приобрел в Лондонском и Йельском университете обстоятельные знания по истории, однако, сдавая экзамен без специальной подготовки к нему летом, он считал себя провалившимся. В действительности однако экзаменаторы сказали ему, что он отлично выдержал экзамен и по содержанию, и по форме. На военную службу он был призван 15 июля 1941 г., а в декабре Соединенные Штаты вступили в войну.

В начале 1943 года у жены моей явились какие‑то пятна на коже. Она думала, что это лишаи, но когда они стали распространяться по всему телу, пришлось обратиться к директору кожной клиники доктору Трегеру. Он тотчас же установил, что это тяжелая болезнь, называемая по–латыни pemphigus. Состоит она в том, что по всему телу образуются волдыри, наполненные прозрачною жидкостью. Жена моя была принята в клинику. В течение целого месяца никакого улучшения в ее положении не произошло, и она стала слабеть. Вино, которое ей давали пить, не нравилось ей. Я купил ей хорошего более крепкого вина, но доктор не разрешил ей пить его. В воскресенье 7 февраля я пришел к Людмиле Владимировне вместе с Татьяною Сергеевною Белоусовою. Жена моя была очень слаба. Она попросила меня: «Дай мне вина». — «Этого?» спросил я, указывая на больничное вино, стоявшее у нее на столе. «Нет, дай мне вина; ты давал мне хорошего вина; ты давал мне хорошего вина». Несколько раз повторила она эти слова, подчеркивая слово «хорошего» с таким выражением, как будто я давал ей что‑то особенно хорошее.

Сознание моей жены стало слабеть. Я потелефонировал вечером Татьяне Сергеевне, которая тотчас приехала в клинику и, попробовав пульс Людмилы Владимировны, вызвала дежурного врача клиники, чтобы сделать впрыскивание камфоры. Это средство не помогло. Тогда она вызвала директора клиники; он приехал и сказал, что нет у медицины средств помочь моей жене. Через час она скончалась. Меня спросили в клинике, хочу ли я, чтобы тело моей жены было вскрыто. Я ответил утвердительно, держась того мнения, что тела всех умерших следует вскрывать. Такой обычай содействовал бы быстрому движению науки вперед и открытию многих ошибок диагноза. Я хотел бы, чтобы мое тело после смерти было вскрыто, между прочим, потому, что хотел бы знать, на произошло ли какое‑либо повреждение моего мозга вследствие удара дышлом наехавшего на меня извозчика.