Повесть о Варлааме и Иосафе

Но, боясь твоего упорства, я держал при себе свое горе, не желая разстроить тебя. Я непрестанно молил Бога, чтобы Он обратил тебя к Себе, прекратил бы твое исключение из пользования общим благом, в котором, впрочем, ты сам виноват, убегая от благочестия и сделавшись последователем всякаго нечестия. Но так как ты, отец, сам узнал о моем образе мыслей, то выслушай вполне мое убеждение. Я не нарушу своего завета с Христом, искупившим Своею драгоценною кровью наше рабство, и если бы мне пришлось 10 тысяч раз умереть за Него, то я был бы готов. Зная теперь мое мнение, не бери на себя труд отговорить меня от этого славнаго исповедания. Будь уверен, что твой труд станет столь же безплоден и напрасен, как попытка достать рукою до неба, или изсушить все воды морския. Поэтому ты, зная мое решение, или сделайся сам последователем Христа, благодаря чему ты удостоишься быть наследником непостижимых благ, и мы будем соединены и природою, и верою,— или же я отрекусь от тебя, как отца, и всецело посвящу себя служению истинному Богу".

Царь, выслушав все это, пришел в страшное волнение; безграничный гнев овладел им; он скрежетал зубами, подобно бешеному, и из уст его посыпались яростныя слова: "Кто виною таких моих несчастий? Не я ли сам, будучи так расположен к тебе и делая для тебя то, чего ни один отец никогда не делал. Этим только объясняются своеволие и развращенность твоего ума, так ужасно обрушившияся на мою голову. Не даром звездочеты при твоем рождении предсказали, что из тебя не выйдет ничего хорошаго, что ты будешь дурным человеком, безпутным и непослушным своим родителям сыном. Но знай что если ты теперь не исполнишь моей воли и отречешься от меня, то я, с своей стороны, будучи твоим противником, поступлю с тобою так, как никто никогда не поступал со своим врагом".

Тогда ему снова говорит сын: "Что ты так разгневался, царь? Неужели тебя печалит то, что я удостоен таких благ? Где видано, чтобы какой-нибудь родитель был недоволен счастьем сына? Как не назвать такого отца недоброжелателем? Поэтому и я не буду называть тебя впредь отцом, но отрекусь от тебя, подобно тому, как всякий бежит от змеи, если буду видеть, что ты завидуешь моему спасению и насильно вталкиваешь меня в гибель. Если же ты захочешь употребить против меня насилие или тиранство, как ты это сказал, то будь уверен, что этим ты ничего не выиграешь, кроме названия мучителя или убийцы, вместо отца; так как тебе легче было бы найти в воздухе следы полета птицы или самому полететь в воздухе, чем сокрушить мою веру в Христа и мое славное исповедание ея. Но образумься, отец, и, сбросив мрак с глаз твоего ума, постарайся увидеть всеозаряющий свет Бога. Для чего ты всецело предался страстям и похотям своей плоти? Знай, что всякая плоть — трава, и вся красота ея, как цвет полевой. Засыхает трава, увядает цвет, когда дунет на него дуновение Господа: так и народ-трава. Трава засыхает, цвет увядает, а слово Бога нашего пребудет вечно (Ис. 40, 6—8).

Что тебя так неразрывно привязывает к этой увядающей и преходящей, подобно весенним цветам, славе, к этой неразумной роскоши, к этим страстям желудка, удовлетворение которых на время приятно безумцам, но возмездие за все это потом горче полыни, когда души таких людей после сей суетной жизни будут заключены на вечную скорбь во мраке, в несжигающий и неугасающий огонь, когда червь непрестанно и неутомимо будет точить их. Избави меня Бог от всего этого! Будучи заключен туда, ты будешь раскаиваться в своих теперешних помыслах и действиях, будешь жаждать возвращения этих дней и станешь вспоминать мои слова, но не будет тебе тогда никакой пользы от раскаяния. В аду уже нет места для обращения и покаяния. Ибо земная жизнь предназначена на дела, а будущая — на воздаяние по делам. Если бы даже земныя наслаждения не протекали, но были бы вечны, то и тогда не следовало бы предпочесть им дары Христа и блага, непостижимыя нашим умом. Ибо насколько солнечный свет блестящее и светлее мрака поздней ночи, настолько дары, обещанныя любящим Бога, славнее и обильнее даров земнаго царства и славы. Вообще следовало бы великое предпочесть ничтожному. А так как все земное счастье, кроме того, временно и преходяще, и проходит подобно сну, тени или мечтам, так что можно скорее положиться на дуновение ветерка или на следы плавающаго корабля, чем на благоденствие людей, то какая глупость или, скорее, безумие, предпочесть кратковременныя, ничтожныя земныя наслаждения наслаждениям вечным, щедрым и обильным.