Джидду Кришнамурти - Проблемы жизни

— Не следует ли вам понять его полностью, так как именно оно может оказаться причиной вашего страдания?

«Но как же мне понять мое одиночество, если именно оно причиняет мне боль?»

— Одиночество не причиняет вам боли, это идея одиночества вызывает у вас страх. Вы никогда не переживали состояния одиночества. Вы всегда подходили к нему с опаской, со страхом, с желанием убежать от него или найти способ преодолеть его, поэтому вы избегали его, не так ли? В действительности вы никогда не имели с ним непосредственного контакта. Чтобы отогнать от себя одиночество, вы нашли пути бегства в деятельности ваших детей и их полной преуспевания жизни. Их успехи стали вашими успехами; но за этим преклонением перед успехом разве не лежит глубокая озабоченность?

«Откуда вы это знаете?»

— Все, с помощью чего вы ищете бегства, — радио, общественная работа, отдельные догмы, так называемая любовь и т.д. — все это приобретает для вас особую важность, становится настолько необходимым, насколько необходимы спиртные напитки для алкоголика. Можно потерять самого себя, преклоняясь перед успехом в жизни, или боготворя образ, или преклоняясь перед идеалом; но все идеалы иллюзорны, а когда мы теряем себя в них, рождается тревога. Разрешите вам сказать, что успехи ваших детей явились для вас источником страданий, так как у вас существует более глубокая тревога и за них, и за себя. Несмотря на восхищение их успехами и тем одобрением, какое они получают от общества, не таится ли позади этого совсем другое чувство — чувство стыда, отвращения, разочарования? Простите меня, пожалуйста, за этот вопрос, но разве их успех не причиняет вам глубокого беспокойства?

«Знаете, сэр, я никогда не отважилась бы установить, даже для самой себя, характер этого беспокойства. Но это как раз то, о чем вы говорите».

— Не хотите ли вы рассмотреть вопрос несколько глубже?

«Теперь, конечно, мне хотелось бы подойти к нему более глубоко. Знаете ли, я всегда была религиозна, хотя и не принадлежала ни к какой религии. Я много читала по религиозным вопросам, но никогда не попадала в сети какой-либо так называемой религиозной организации. Организованная религия казалась мне слишком далекой и недостаточно сокровенной. Но под верхним слоем моей внешней жизни всегда пребывало неясное религиозное стремление; а когда появились дети, это смутное искание приняло форму глубокой надежды, что хотя бы один из них проявит религиозные наклонности. Но их нет ни у кого; все они стали преуспевающими мирскими людьми, исключая младшего, в котором смесь всего. Все они в действительности самые посредственные личности, и вот это меня мучает. Они огрубели в своих мирских делах. Но ведь эти дела так поверхностны и лишены глубокого смысла. Я не говорила об этом ни с кем из них, а если бы и пришлось говорить, они ничего не поняли бы. Я думала, что, может быть, хоть один из них не будет похож на остальных, и мне страшно и от их посредственности, и от моей собственной. Мне кажется, именно в этом причина моей скорби. Что можно сделать, чтобы разрушить это нелепое состояние?»

— Разрушить в себе самой или в другом? Можно разрушить посредственность лишь в самой себе, и тогда, возможно, возникнут другие взаимоотношения с людьми. Знать, что ты сам посредственность, — это уже начало изменения, не так ли? Но когда ограниченный ум начинает сознавать свою ограниченность, он неудержимо стремится измениться, стать лучше; однако само это стремление поверхностно. Любое желание, направленное к улучшению самого себя, носит поверхностный характер. Но когда ум знает, что он посредственен, и не старается воздействовать на самого себя, тогда происходит разрушение этой посредственности.

«Что вы понимаете под словами «воздействовать на самого себя»?»

— Если ограниченный, поверхностный ум, сознавая свою ограниченность, делает усилия, чтобы изменить себя, не остается ли он по-прежнему поверхностным? Усилие, направленное к изменению, рождено неглубоким умом, а потому и само такое усилие носит неглубокий характер.

«Да, я понимаю это; но что же тогда можно сделать?»

— Всякое действие ума ничтожно, ограничено. Ум должен перестать действовать, — и только тогда приходит конец посредственности.

Каждое утро в сад прилетали две золотисто-зеленые птицы с длинными хвостами, садились на одну и ту же ветку, играли и перекликались друг с другом. Птицы были весьма неугомонны, они постоянно находились в движении, их тельца трепетали, но они были очень милы и никогда не утомляли ни своим полетом, ни игрой. Сад был огорожен; множество других птиц постоянно прилетало и улетало. По кромке невысокой стены гонялись друг за другом два молодых мангуста с гладкой, желтоватой шерстью, сверкавшей на солнце, и с быстрыми движениями. После этого они, проскользнув через дыру, входили в сад. Как они были осторожны и внимательны даже во время игр! Они держались близко к стене, а их красные глазки были внимательны и насторожены. Иногда через ту же дыру в сад входил довольно толстый мангуст; возможно, это был их отец или мать, так как однажды все трое были вместе. Входя в сад через дыру один за другим, они гуськом пересекали лужайку и исчезали в кустах.