Георгий Чистяков - Римские заметки

В начале 2–й книги своих Amores Овидий говорит, что читатель в его стихах непременно узнает «собственной страсти черты». И изумленный (miratus) воскликнет, quo… ab indice doctus composuit casus iste poetа meos «узнав, от какого доносчика, пересказал этот (с некоторым оттенком презрения) поэт всё, что происходит со мной». Стихи становятся зеркалом, в котором каждый узнаёт, а кто‑то и с горечью не узнаёт самого себя.

Но это не просто зеркало. «Римские элегии» как магнит притягивают к себе читателя. Овидий, если быть честным, слишком риторичен, у Гете этого нет – здесь каждое слово живо, каждое слово на месте, хотя поэт, кажется, не прикладывал к этому никаких усилий, и каждое слово здесь на вес золота. И это при том, что, приехав в Рим, Гете считал себя скорее не поэтом, а художником. Это Анжелика Кауфманн убедила его, что живопись для него не главное. Каждое слово здесь стоит иных целых романов. Это – поэзия. Будете в Риме, не забудьте навестить Гёте в его квартире на via Corso, 18…

Нужно позвонить в звонок, и вам непременно откроют. Постучите в дверь на третьем этаже и за ней обнаружите комнаты с видом на внутренний дворик, весь заросший южными растениями, и выставку каких‑нибудь чудных пейзажей. Самого господина советника дома вы, увы, не застанете. Он где‑нибудь в Caffe Greco пьёт кофе и пишет стихи Фaycтинe…

«Около четырех часов пополудни, – пишет Диккенс в «Картинах Италии», – мы въехали в Вечный город через Porta del Popolo». Именно так попадали в Рим все без исключения иностранцы, пока не была построена железная дорога и открыт вокзал Termini. И Гете, и Стендаль, и Гоголь тоже попали в Рим по этой дороге.

Через эти ворота путешественник сразу оказывался на площади с двумя одинаковыми церквями, одна из которых возведена на месте мавзолея Нерона, а затем – на via del Corso, узкой, шумной, ведущей к самому центру города. Corso – улица магазинов, есть здесь и книжный магазин, устроенный под землею, прямо под площадью, на которой стоит колонна Марка Аврелия. Часами тут можно рыться в книгах – стихи, проза, история города, криминальные романы, детская литература, история, лингвистика, путешествия. А дальше? Направо – Пантеон и церковь Santa Maria sopra Minerva, а налево – piazza di Spagna и Caffe Greco.

* * *

В стеклах и старых зеркалах длинного зала Caffe Greco, кажется, мелькают тени его завсегдатаев: Гете, Берлиоза, Стендаля и Андерсена. Последний жил прямо над кафе, а Стендаль, в свой последний приезд в Рим, в соседнем доме. Да и Гоголь жил неподалеку… Колченогие столики с ножками в виде львиных лап и мраморными досками, официанты во фраках…

Вечереет. Фонтан на piazza di Spagna шумит, и шумят туристы на лестнице, ведущей с площади наверх к французской церкви Святой Троицы, а здесь – тихо. И дымится горячий капуччино, словно не было двух столетий, отделяющих нас от Гете. Вечереет и становится холоднее. Извозчик на площади на спину своей лошадки накидывает клетчатый шотландский плед, потому что и ей стало зябко, а здесь, за чашкой горячего капуччино, где Андерсен дописывал свои сказки, здесь, где Гете задумывал свои «Римские элегии», здесь только слышится susurro – шепот посетителей, уютно болтающих друг с другом…

Вишневого цвета обои, потухшее золото старых рам и изрядно потемневшие картины… Это не стилизация, не «новодел», это не игра в прошлое, это просто то самое кафе… Fugerit invida aetas, или «бежит завистливое время», как говорит Гораций, а в старых зеркалах все равно отражается насмешливая тень Гоголя и величественный профиль Гете. Кофе остывает. Лошадка согрелась под пледом и весело побежала домой; только туристов на площади не становится меньше.

Caffe Creco… Susurro… Остывший капуччино и важный англичанин в пальто цвета беж, который кажется так похож на посла Его Величества при Святом Престоле. Но все это было давным–давно, ушло уже не одно поколение – fugerit invida aetas. Хорошо помечтать иногда под вечер над чашкою кофе, но пора возвращаться домой. Ваш капуччино совсем остыл, г–н мечтатель. Suo conto. Buona sera…

* * *

Лестница вся в цветах, тысячи туристов, пальмы… Пять пальм на piazza di Spagna как‑то особенно напоминают о юге, об оазисах Туниса или Алжира. Лестница единственная в мире… А наверху – французская церковь.

«Вечером ездил, – пишет в своих записках Порфирий Успенский, – в женский монастырь, называемый Trinitа dei Monti, и тут слышал случайное пение мирских воспитанниц. Между прочим, они пели по–гречески «Кирие елейсон». Напев их я затвердил тут же, так что в бытность мою в Киеве мои певчие точно спели «Кирие елейсон», как они. Воспитанницы, уже взрослые, все в белых платьях, стояли пред алтарем за железной сквозной решеткой и не оборачивались. Посему нельзя видеть было их обличий»…