Серафим (Чичагов) - Летопись Серафимо-Дивеевского монастыря

Старшая сестра в мельничной обители о. Серафима, Прасковья Семёновна, свидетельствовала много о батюшкиных милостях к сёстрам и, между прочим, рассказала, как страшно было ослушаться его. Однажды батюшка приказал ей, чтобы она приехала с отроковицей Марией Семёновной на двух лошадях за брёвнами. Они поехали прямо к батюшке в лес, где он их уже дожидался и приготовил на каждую лошадь по два тоненьких брёвнышка. Думая, что все четыре бревна может свезти одна лошадь, сёстры переложили дорогою эти брёвнышки на одну, а на другую лошадь взвалили большое, толстое бревно. Но лишь тронулись они с места, как лошадь эта упала, захрипела и начала околевать. Сознавая себя виновными, что они поступили против благословения батюшки, они, упав на колени, тут же, в слезах, заочно начали просить прощения, а затем скинули толстое бревно и разложили брёвнышки по-прежнему. Лошадь сама вскочила и так скоро побежала, что они едва-едва могли догнать её.

Батюшка о. Серафим постоянно исцелял своих сирот от разных болезней. Раз сестра Ксения Кузьминична страдала зубной болью, от которой не спала ночи, ничего не ела и изнемогла, так как приходилось днём работать. Сказали о ней старшей сестре Прасковье Семёновне; она послала Ксению к батюшке. "Как только он меня увидел, - рассказывала Ксения, - то и говорит: что это ты, радость моя, давно ко мне не пришла! Пойди к отцу Павлу, он тебя исцелит. - А я подумала: что это? Разве он сам не может меня исцелить? Но возражать не смела. Я отыскала отца Павла и сказала ему, что меня послал к нему батюшка. Он туго-натуго сжал мне лицо обеими руками и несколько раз провёл по щекам. И зубы затихли, как рукой сняло".

Сестра Евдокия Назарова также рассказывала, что, будучи молодой девицей, она страдала два года параличом рук и ног, и её привезли к батюшке о. Серафиму, который, увидав её, стал манить к себе. Её с большим трудом подвели к батюшке, но он дал ей в руки грабли и велел гресть сено. Тут почувствовала она, что с неё что-то спало, и она начала гресть, как здоровая. Одновременно работали у батюшки Прасковья Ивановна и Ирина Васильевна. Последние стали выговаривать ей, зачем она, такая больная, пришла с ними трудиться, но батюшка, уразумев духом мысли их, сказал им: "Примите её к себе в Дивеево, она будет вам прясть и ткать". Так трудилась она до вечерни. Батюшка накормил её обедом, и затем она дошла до дома совершенно здоровою.

Старица Варвара Ильинична также свидетельствовала об излечении её отцом Серафимом: "Он, кормилец мой, два раза исцелял меня, - говорила она. - В первый-то, я словно порченая была, а потом у меня очень болели зубы, весь рот был в нарывах. Я пришла к нему, он меня поставил поодаль от себя, а мне велел рот открыть; сильно дунул на меня, завязал платочком мне всё лицо, да тут же велел идти домой, а солнце-то было уже на закате. Я ничего не убоялась за его святою молитвою, ночью же пришла домой, а боль как рукой сняло. У батюшки я часто бывала. Он мне говаривал: "Радость моя! Ты будешь забвенная у всех". И доподлинно, бывало, приду к матушке Ксении Михайловне просить чего или из обуви, или одёжи, а она скажет: "Ты бы во время приходила и просила; ступай на поклоны". Всем даёт, а мне нет. Раз Татьяна Григорьевна что-то на меня оскорбилась и говорит: "Ах ты, забвенная!", а я вспомнила это слово батюшки, да как закричу, заплачу! Так и сбылось слово батюшки: всю свою жизнь я была у всех "забвенная". Раз мы с Акулиной Васильевной пришли к батюшке, долго что-то он говорил ей наедине, всё в чём-то убеждал, но, видно, она послушалась. Он вышел и говорит: "Вынь из моего ковчега (так называл свой гробик) сухарей". Навязал их целый узел, отдал Акулине, а другой узел мне; потом насыпал целый мешок сухарей, да и начал его бить палкою, а мы смеёмся, так и катаемся со смеху! Батюшка взглянет на нас, до ещё пуще его бьёт, а мы - знать, ничего не понимаем. Потом завязал батюшка, да и повесил на шею Аграфене и велел нам идти в обитель. После уже поняли, как эта сестра Акулина Васильевна вышла из обители и в миру терпела страшные побои. Она потом опять поступила к нам и скончалась в Дивеево. Я, как возвратилась в обитель, прямо пришла к матушке Ксении Михайловне, да сказала, что мы три ночи ночевали в Сарове. Она строго мне выговорила: "Ах, ты, самовольница! Как без благословения столько жила!" Я прошу прощения, говорю: батюшка нас задержал, и подаю ей сухари, что принесла. Она отвечает: "Коли батюшка оставил, так Бог простит. Только он дал их тебе к терпению". Так вскоре и вышло: на меня много наговорили матушке, и она меня выслала. Я всё плакала, да и пошла к батюшке Серафиму, всё ему рассказала; сама плачу, стою пред ним на коленях, а он смеётся, да так ручками сшибается. Стал молиться и приказал идти к своим девушкам на мельницу, к начальнице Прасковье Степановне. Она, по его благословению, и оставила меня у себя". - "Раз я прихожу к батюшке Серафиму в пустынку, а у него на лице мухи, а кровь ручьями бежит по щекам. Мне жаль его стало, хотела смахнуть их, а он говорит: "Не тронь их, радость моя, всякое дыхание да хвалит Господа!" Такой он терпеливец".