Елена Владимирова - Преподобный Сергий Радонежский - Жизнеописание, молитвы, святыни

Время пустынно-уединенной жизни Преподобного Сергия проходило в молитве внешней церковной, состоявшей в отправлении всего круга служб дневных, за исключением литургии, – в молитве внутренней или умной домашней, в непрестанном богомыслии, в чтении Слова Божия и труде. Нет сомнения, что очень невелика была библиотека книг Преподобного Сергия. Что касается телесного труда, то он должен был вырубать лес около своей церкви и келии, чтобы образовать около них полянку для огорода.

М. Нестеров. Юность Преподобного Сергия

Пищу Преподобного Сергия во время его уединенного пустынножития составляли хлеб и вода. Воду он брал из источника или ключа, недалеко от которого стояла его келия; откуда брал он хлеб, доподлинно не известно, но вероятно, его приносил или присылал младший брат преподобного Петр, который оставался жить в Радонеже.

Постепенно к Сергию присоединились другие монахи, и всем приходящим он помогал строить келии и обустраиваться на новом месте. Пока он жил в пустыни один, он нуждался только в хлебе, который, как мы сказали, вероятно, доставлял ему младший брат. Но когда в его пустыни образовался монастырь, нужно стало церковное вино для служения обеден, восковые свечи для служения всяких церковных служб. Иногда не доставало и того, и другого, так что служение обеден приходилось откладывать, а петь заутрени приходилось вместо свеч с лучиной. По свидетельству преподобного Иосифа Волоколамского, в монастыре Сергиевом в первое его время писали книги, нужно подразумевать – богослужебные, не на пергамене или бумаге, а на бересте.

При всей возможной ограниченности потребностей доводилось иногда испытывать нужду и самому преподобному. Один раз, когда он уже был игуменом монастыря, у всей братии случился крайний недостаток пищи, а у него самого совсем не стало ни хлеба, ни соли. Три дня он переносил голод, но на четвертый день, будучи не в состоянии больше терпеть его, взял топор и пошел к одному старцу, по имени Даниил, у которого был лишений хлеб и который вместе с тем нуждался в плотнике. «Я слышал, старче, – сказал Сергий Даниилу, – что ты желаешь пристроить сени к своей келии; чтобы не быть праздным, я пришел к тебе поставить сени». – «Действительно, я желаю пристроить сени в келии, – отвечал Даниил, – давно приготовлен у меня для этого и лес, и только жду из села плотника; а что касается до тебя, – прибавил он Сергию, – то боюсь, что ты слишком дорого возьмешь с меня за работу». Сергий отвечал, что он много не возьмет, а лишь те гнилые хлебы, которые есть у него, и прибавил, что он сделает ему сени лучше всякого плотника. Даниил вынес Сергию решето гнилых хлебов (т. е. наломанных кусков хлеба) и сказал: «Вот, если это хочешь получить за работу, то с удовольствием дам, а больше не могу ничего дать». Сергий отвечал, что этого более чем достаточно, и, сказав Даниилу, чтобы возьмет хлебы только когда сделает дело, принялся за работу. Целый день он работал, и к вечеру были готовы сени. Тогда взял он от Даниила заработанные хлебы и утолил ими голод.

Вступив в управление своей родной обителью, преподобный, поучая братию, избегал многословия; его речь обнаруживала глубокое знание Священного Писания, дух и смысл которого он постигал не только умом, но и сердцем. Оттого все его поучения, при своей простоте и кратости, были проникнуты особенной силой и властно действовали на сердца слушателей. В одной из рукописей ХVII в., принадлежавшей Новгородской Софийской библиотеке, есть такое поучение Преподобного Сергия: «Внимайте себе, братие, всех молю, прежде имейте страх Божий и чистоту душевную и любовь нелицемерную, к сим и страннолюбие, и смирение с покорением, пост и молитву. Пища и питие в меру, чести и славы не любите, паче же всего бойтеся и поминайте час смертный и второе пришествие». Он учил не столько словом, сколько своим примером. К великому утешению братии, каждый день совершал он Божественную литургию. Никакая усталость, никакие дела и заботы не могли помешать ему первым являться в церковь ко всякому Богослужению, и выходил он из церкви всегда последним. В продолжение всей службы Божией он стоял как свеча и отнюдь не позволял себе прислоняться к стене, «что знаменовало, по выражению святителя Московского Филарета, мысль, в Богомыслии водруженную, и дух, непобеждаемый леностию тела». Сидения в церкви не допускал никогда.