Ярослав Лазарев - 100 вопросов к Богу

– Думаю, – честно ответил я, – что это было бы очень здорово. А ты знаешь, – сказал я после паузы, – ты вот говоришь про смерть, и мы с тобой говорили о том, что после смерти человеческое сознание или душа, в общем, что-то от человека, обязательно остается существовать дальше, да?

– Конечно!

– Ну вот, а ученые вообще-то утверждают, что теоретически они не исключают возможности бессмертия в этом мире для человека. Не сейчас, конечно, пока еще наука не дошла до этого. Но что дойдет до этого когда-нибудь – очень может быть.

– Как это?

– Ну, если коротко говорить, то смотри. Уже сейчас тебе могут заменить сердце, почку или легкое на искусственные. Не говоря уж об искусственных руках и ногах. А представь, что можно заменить мозг! Конечно, это очень трудно – ведь в человеческом мозге больше нейтронов, чем в любом суперкомпьютере. Но если когда-нибудь человечество дойдет до таких степеней развития, что сможет создать структуру, подобную по сложности мозгу, то потом можно будет просто переписать информацию с мозга в это устройство. И тогда после смерти человека его сознание будет продолжать жить в этом вот суперкомпьютере. И он, в свою очередь, сможет управлять механизмом, который заменит ему его собственное тело. Причем понятно, что этот механизм может быть куда совершеннее тела – сильнее, быстрее, неуязвимее… Не говоря уже о выносливости. Понял? Как тебе?

– Как-то не очень, – сказал Лука. – Понимаете, в чем дело. Если бессмертие здесь, в этом мире, без Бога – то зачем такое бессмертие? Оно только бесконечно отдаляет тебя от Него. Ведь настоящее-то бессмертие – оно там, в Боге. А его любой может достичь и без суперкомпьютеров. Поэтому смерть – это величайший дар человеку. Не только в том дело, что благодаря ее тайне человек может развиваться, самосовершенствоваться и так далее, но и в том, что благодаря ее неизбежности мы все получаем шанс прийти к Богу как можно скорее. А быть бессмертным роботом, по-моему, не интересно. Я бы, во всяком случае, не согласился.

Мне пришлось согласиться с Лукой, что мало радости человеку быть бессмертным роботом. Между тем Петербург был уже не за горами – до него оставалась какая-то сотня километров. Я рассчитывал въехать в город еще до конца рабочего дня, когда улицы окажутся запружены машинами людей, отдавших еще двадцать четыре часа своей жизни какой-нибудь международной компании с великолепной репутацией. В этот момент я понял, что мы с Лукой успели обсудить за эти дни, наверное, целых сто вопросов. Но что мы обговорили только самую малую часть того, что нам интересно. С другой стороны, подумал я, Лука и так, сам того не зная, сделал для меня очень доброе и очень хорошее дело. Благодаря ему ко мне вернулось ощущение, что в этом мире есть очень много еще до конца не исследованного, захватывающего, важного как для человека, так, наверное, и для Бога, ведь не просто же так создавался этот мир. Думаю, что-то подобное и называется вкусом к жизни.

Когда я сообщил Луке, что до города осталось совсем немного, он тоже немного загрустил. Но все-таки не настолько, чтобы не задать еще один вопрос.

– Вот вы сказали, что время и пространство – это разные измерения и что вопрос о времени – отдельный вопрос. Что вы имели в виду?

– А что это вообще фундаментальный, очень сложный вопрос – и физический, и философский… Знаешь, есть такие стихи:

Знаешь чьи?

– Нет, – честно сказал Лука.

– Это Бродский. И это ведь очень точно сказано. Пространство появляется, как только появляется хоть одна частица. И сегодня человеческая наука говорит, что после Большого взрыва их появилось очень и очень много. А со временем сложнее. Тот факт, что с предметом что-то произошло, что он изменился и теперь находится совсем не там, где раньше, – вывести из этого идею времени может только живой разум. Потому что только у живого разума есть память. Для того, у кого нет памяти, нет и времени, мир для него – просто набор состояний. В каждый конкретный данный момент вот такое-то состояние. А что было перед этим, какое-то другое состояние – ничего этого нет. Время существует только для того, кто это изменение состояний видит и думает о нем. Поэтому, не будь в мире разума – человеческого, божественного, – не было бы и времени.

– А ведь смотрите, как получается, – продолжил вдруг за меня Лука. – Время появляется для того, кто думает о предмете. Но мы уже говорили о том, что в мире все взаимосвязано, то есть, если что-то происходит с одной вещью, это как-то отзывается во всем, абсолютно во всех других вещах. Значит, тот, кто думает о предмете, пронизывает своей мыслью сразу весь мир, и поэтому время одно и то же во всем мире. А если так, понятно, что эта мысль, которая пронизывает весь мир, – это и есть мысль Бога.