Кристофер Хитченс - Бог не любовь - Как религия все отравляет

Трудно найти более явное свидетельство человеческого происхождения религии. Первым раздается монарший рык о почитании и страхе, сопровождаемый суровым напоминанием о всемогуществе и беспредельной мести; подобными словами вполне мог бы начинаться указ вавилонского или ассирийского императора. Далее идет приказ работать, отдыхая лишь тогда, когда угодно самодержцу. Следует краткий уголовный кодекс, часть которого обычно дается в искаженной интерпретации: оригинальный древнееврейский текст наказывает не «совершать убийства». Можно сколь угодно низко ценить еврейские предания, однако вряд ли стоит оскорблять соплеменников Моисея предположением, что до появления заповедей убийство, прелюбодеяние, воровство и лжесвидетельство были у них в порядке вещей. (Этот же сокрушительный аргумент применим к проповедям, которые приписывают Христу. В притче о добром самаритянине на иерихонской дороге он рассказывает о человеке, проявившем гуманность и великодушие, ничего не зная о христианстве и уж тем более не следуя безжалостным заповедям Моисеева бога, который вообще ни словом не упоминает человеческую солидарность и сострадание.) Никому еще не удалось найти человеческое общество, не оберегающее себя от очевидных преступлений, якобы открытых на горе Синай. Наконец, десятая заповедь вместо осуждения неправедных деяний содержит странно сформулированное осуждение нечистых помыслов. Нетрудно заметить печать времени и общества, породившего запрет, который ставит «жену» в один ряд с волами, рабами и недвижимостью «ближнего твоего». Что еще более характерно, запрет невыполним — извечная проблема религиозных предписаний. Можно силой удерживать человека от совершения злодеяний, можно наложить на них запрет, но приказать не думать о них — это уже чересчур. Особенно глупо рассчитывать на то, что из человеческого сердца можно изгнать зависть к чужому имуществу, — уже хотя бы потому, что результатом зависти могут быть здоровые амбиции и желание самому добиться успеха. (Маловероятно, что американские фундаменталисты, желающие увесить Десятью заповедями все суды и школы, настолько заклятые враги капитализма.) Если бог действительно хотел, чтобы людей не посещали такие мысли, ему следовало бы создать другое человечество.

Другой закономерный вопрос касается того, чего нет в заповедях. Простите мою политкорректность, но почему там нет ни слова о защите детей, ни слова об изнасилованиях, ни слова о рабстве и ни слова о геноциде? Простите мою придирчивость и буквализм, но почему некоторые из этих преступлений откровенно поощряются пару страниц спустя? Во втором стихе следующей главы Моисей, со слов бога, сообщает своим последователям, на каких условиях продавать и покупать рабов (или прокалывать шилом их уши), а также излагает правила продажи дочерей. За этим следует печально известный наказ брать «душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб» и маниакально подробное описание должного обращения с бодливыми волами. Мелочная регламентация сельскохозяйственных споров ненадолго прерывается коротким приказом:

«Ворожей не оставляй в живых».

На протяжении столетий эти слова благословляли христианские пытки и костры, жертвой которых могла стать любая женщина, выделявшаяся из общей массы. Время от времени и здесь можно встретить наставления, отличающиеся высокой нравственностью и (по крайней мере, в версии короля Якова) меткостью слога. «Не следуй за большинством на зло» — это правило, впервые услышанное от бабушки, старый безбожник Бертран Рассел запомнил на всю жизнь. На язык, однако, просятся слова сочувствия к забытым Евеям, Хананеям и Хеттеям, которых безжалостно изгонят с собственной земли, расчищая место для неблагодарных и мятежных детей Израиля. (Именно на этом «завете» основаны территориальные претензии евреев на Палестину, впервые озвученные в XIX веке и кончившиеся нескончаемой головной болью для всех нас.)

Затем семьдесят четыре старейшины, в их числе Моисей и Арон, встречаются с богом лицом к лицу. Несколько глав подряд дотошно расписывают процедуру нескончаемых, обильных жертвоприношений, которых Господь требует от своего свежеизбранного народа, но все это кончается слезами и крушением декораций: вернувшись с аудиенции на вершине горы, Моисей обнаруживает, что эффект близкого контакта с богом уже выветрился — по крайней мере, у Арона — и что дети Израиля отлили себе кумира из драгоценностей и побрякушек. Распсиховавшись, Моисей разбивает скрижали с заповедями (что указывает на их небожественное происхождение; в одной из последующих глав приходится поспешно изготавливать новые экземпляры) и отдает следующий приказ: