Всеслав Соло - Переодетые в чужие тела

-- Напрасно. Я думала тебе помочь и не более того, но то, о чем ты предположил, шутки исключены, Василий Федорович.

-- Хорошо. Помоги, -- безнадежно согласился профессор. -- Что это, "Обратная сторона"?

-- Как ты думаешь..., -- прошептала собеседница, -- кто я?

-- Виктория, -- начал было говорить профессор, но собеседница отрицательно покачала головой в знак неправильного ответа, -- я имел в виду, -- поправился профессор, -- Виктория Леонидовна Юсман, кандидат психологических наук.

-- Опять же... Неверно, -- не приняла ответа она.

-- Ну..., я не знаю..., хотя... Не назвал еще одного -- женщина?.. Так?..

-- Абсолютно не так.

-- Но позволь, не мужчина же... ты?

-- Именно так.

-- Тогда, в таком случае, мне остается подумать, что ты либо дуришь невпопад, обижаешь, а это, мягко говоря -- неприятно; либо ты... -сумасшедшая, извини конечно меня, Виктория.

-- Ты не назвал третьего.

-- Никакого третьего варианта не может здесь быть.

-- Третий вариант есть... Бондаревски Юрий Анатольевич, -- спокойно сказала Виктория.

-- Что-то не припомню. Кто он? -- озадачился профессор, настраиваясь услышать привычную логику ответа.

-- Это -- я, Василий Федорович, -- подтвердила Виктория. -- Он самый, собственной персоной, и она назвалась громче и отчетливее, -- Бондаревски Юрий Анатольевич. Но теперь, -- прибавила она, -- в телесах женщины. Прошу любить и жаловать, но это между нами!.. Что ты молчишь, Василий Федорович?.. Ты удивлен?.. А-а..., понятно... Снова подумалось, что говоришь с сумасшедшей?.. Ну..., как знаешь..., молчи, -- и она потянулась рукой, и ловко взяла свою сумочку со стоящего рядом с кроватью низенького стола и пламя свечи раскачалось от ее манипуляции.

Виктория извлекла из сумочки блокнот в кожаном переплете, быстро раскрыла его, отлистала несколько страниц и вырвала ту, на которой теперь остановилась -- страница оказалась чистой, как заметил наблюдавший за этим профессор. Виктория бегло, по памяти, написала оказавшейся в ее руке ручкой, видимо хранившейся в корешке блокнота, пару небрежного почерка строк и подала листок Аршиинкину-Мертвяку.

-- Здесь, если надумаешь, необходимый тебе адрес и телефон... Возьми, -- профессор принял листок, продолжая молча смотреть на Викторию, -"Обратная сторона" -- делает перевертышей... Это официальная фирма, правда известная не такому широкому кругу как другие медицинские учреждения. Может они и согласятся помочь, довольно не исключено. Больше... Я тебе ничего не скажу, Василий Федорович. И не смотри ты на меня такими неподвижными глазами. Никто, никогда и нигде тебе не поверит, что я не Виктория!... Ты и сам не поверишь, все-таки советую обратиться.

-- Но я же не... тот..., который... Не из тех..., что?... -- продолжая смотреть стеклянным взглядом на собеседницу, недосказал, будто попытался оправдаться профессор.

-- А я и не думала тебя обижать, Василий Федорович. Но... Не могу я, и не имею права тебе сказать больше, чем уже тебе известно теперь.

Утром, всю обратную дорогу в Москву, сидя за рулем своего БМВ, Аршиинкин-Мертвяк, машинально распознавая дорогу, сосредоточенно просматривал в своей памяти фрагментами саму вчерашнюю вечеринку, постельные удовольствия с Викторией. Но потом... Теперь, в кармане его спортивного костюма, спрятан адрес "Обратной стороны", написанный на блокнотном листке Викторией.

Дьявольщина

Аршиинкин-Мертвяк возвратился домой в Москву в привычную трехкомнатную квартиру и объявился перед своею дочерью каким-то, как показалось ей, нерасторопным: не одел свои тапочки, а только лишь взял их в руки и немного посмотрев на них, бросил валяться у вешалки -- остался в носках, проскочил на кухню -- схватил бутерброд с колбасой -- надкусил его и положил обратно в тарелку.

-- Как отдыхалось, папа? -- задала обычный вопрос Юлия, на который Василию Федоровичу можно было даже не отвечать, потому что за последние годы вопрос этот приобрел форму своеобразного приветствия между ним и дочерью, и профессор традиционно не ответил на него и было уже решил пройти к себе в кабинет, который, впрочем являлся и его спальней, но... Юлия почему-то вопреки образовавшимся правилам настоятельно повторила вопрос:

-- Как отдыхалось, папа? -- более требовательно произнесла она.

И теперь не ответить профессор не мог. Он остановился в прихожей, едва приоткрывши дверь в свой кабинет, а дочь смотрела ему прямо в глаза, и она ожидала ответа.

-- Хорошо, Юленька -- неуверенно и озадаченно проговорил Василий Федорович на инерции внутреннего раздумья.