Александр Андреев - Семь пятниц Фарисея Савла

НИКОДИМ. Тот самый? Иисус Назарянин?! Он здесь?!

ЛАЗАРЬ. Марфа! Марфа!

МАРФА. Брат мой милый! (Целует Лазаря).

ЛАЗАРЬ. Господи, как болит тело!.. Марфа, что там с Учителем? Почему он не выходит?

МАРФА. Пойду схожу за ним!

Марфа скрывается во тьме пещеры, за ней устремляется Петр.

ИОАНН. (Тихо) . Иуда, мне страшно: мой зверь не отходит от меня! Пойдем к Учителю, а?

ИУДА. (Продолжая смотреть на Марию и Лазаря). Оставь меня!

ИОАНН. Зачем ты так смотришь на Марию? Не нужно, прошу тебя! Пойдем…

ИУДА. Оставь меня!!

Все оборачиваются на Иуду. Иоанн уходит в пещеру.

ЛАЗАРЬ. Иосиф, спрятал ли ты рыбу в пещере, как я просил? Я не чувствую зловония.

ИОСИФ. Я исполнил все в точности, благодетель мой, все в точности! Сам в толк не возьму: когда гроб открыли, смрад стоял ужасный, а теперь – как не бывало!

ЛАЗАРЬ. Тогда я догадываюсь… Мария, я вернулся к тебе, потому что хотел , и потому что Иисус научил меня. Но мне кажется, сейчас произойдет чудо еще бо ́льшее… (Вдруг оборачивается в сторону Савла и пристально всматривается в него).

СИМОН. (Никодиму) . Посмотри на них – на Лазаря и Марию. Ты попал на свадьбу, мой друг! Да на какую свадьбу!

НИКОДИМ. (Марии) . Наверное, я сплю… Но я вижу слезы на твоем лице, Мария, и я радуюсь. И отчего-то слезы туманят и мои глаза. Если все это – сон, то счастливый.

МАРИЯ. В твоем сне самая счастливая – я, Никодим. Но мое счастье – не сон. Моя любовь пересилила смерть! И ты сможешь это, если пожелаешь так сильно, как я! Потому что и твое сердце, Никодим, полно любви! (Целует его).

СИМОН. Прошу тебя, Никодим, пожалуй в мой дом… Нет! Всех прошу: будьте все моими гостями ради такой Субботы! Иоанн, зови Учителя в мой дом, приходите все!

Симон и Никодим уходят. Иосиф отходит к пещере. Иуда следит за Марией и Лазарем, не замечаемый ими.

ЛАЗАРЬ. (Глядя на Савла, тихо) . Мария, кто-то смотрит на нас. Он следит за нами!

МАРИЯ. (Глядя туда же). Там никого нет! Это призраки загробные еще тревожат тебя.

ЛАЗАРЬ. Это – не призрак! Это – человек: он напуган. Его здесь нет, и тебе он не виден.

МАРИЯ. Что ты говоришь?!

ЛАЗАРЬ. Мария, твои глаза сияют, как звезды, но их волшебный взор окутан пеленой этого мира, словно дымной завесой, и ты видишь только то, что перед тобой. Смерть сдернула завесу с моего зрения, и я вижу так много, как будто у меня тысяча глаз! Странно: этот юноша не входил в смертные врата но он видит нас! Он смотрит на нас из Иерусалима, с храмовой площади. Я вижу его мысли! Он чего-то стыдится… Он слышит нас! И он знает тебя, Мария! И он опасен для Учителя!

МАРИЯ. Да кто же он?!

Савл уходит в палатку. Иуда прислушивается.

ЛАЗАРЬ. Он прячется в палатке. Он думает, что палатка скроет его от меня!

МАРИЯ. Палатка?! О, Адонаи, да ведь это же – Савл! Ну, конечно! Я знаю его! Он – совсем ребенок, хотя и очень необычный. Но в нем нет дурного, успокойся!

Из пещеры выходит Марфа с куском ткани, накрывавшим рыбу. На ней видны те же иероглифы.

МАРФА. Учитель очень устал. Он отер лицо этой тканью. И вот что – на ней!

Марфа переворачивает ткань; на ней – запечатленный лик Иисуса. Петр выносит из пещеры живую рыбу. За ним выходит Иоанн.

ИОАНН. Иосиф, там – целая корзина живой рыбы. Учитель просит отнести ее в пруд.

ИОСИФ. Живая рыба?!! Господи Всемилостивый, я спрятал там рыбу четыре дня назад! Она же протухла! Кто мог сотворить такое?!

ПЕТР. Это сделал Учитель!

ИОСИФ. Да кто же он такой?!

ПЕТР. Он – Повелитель Рыб!.. Помнишь, Иуда, я тебе говорил, что наш Учитель – Повелитель Рыб, а ты смеялся?

КОНЕЦ ПЯТНИЦЫ ТРЕТЬЕЙ

БАЛАГАНЩИК. Прошел месяц. Юния не являлась Савлу в видениях, ибо Савл не желал этого. Но с мукой уязвленного сердца уживалась другая: мука любопытства. Всю силу своего ясновидения Савл устремил к проникновению в тайну происшедшего в Вифании. Однако же что-то неодолимо препятствовало ему: вместо Лазаря ему виделась лишь безмолвная тень. Савл догадывался, что Лазарь видел его, но себя видеть не позволял…

Вбегает Плакальщица.

ПЛАКАЛЬЩИЦА. Он так ужасно себя чувствовал, бедняга! Тело, четыре дня лежавшее мертвым, непрерывно болело от того, что дух снова заставил его жить. Оно теснило его! Узревший неземной свет, он был обречен заново привыкать к старой темнице!