Сборник статей - Русское богословие в европейском контексте. С. Н. Булгаков и западная религиозно-философская мысль

Взгляды С. Н. Булгакова о неразрывной связи политических и церковных преобразований в России разделяли А. В. Карташев, В. Свенцицкий, В. Эрн, священник К. Аггеев, объединившиеся вокруг журнала «Век» в 1906 г.

Тотальное отрицание существующих церковно-государственных отношений подводит автора к религиозному обоснованию необходимости политической борьбы с самодержавием прежде всего для самих верующих во имя освобождения церкви от «ига цезаре-папизма», разрушения внешнего и внутреннего союза церкви и государства. Следуя В. С. Соловьеву, Булгаков призывает Русскую церковь в лице Поместного собора отречься от союза с самодержавием, отказаться от своего привилегированного положения, гарантом сохранения которого является монархия, и ходатайствовать перед светской властью об отмене духовной цензуры и утверждении в России полной свободы совести, неотъемлемой от свободы политической. «Церковь голосом церковного собора должна сказать государству, что статьи 42–43 Основных законов государства без ведома и согласия Церкви объявлены законом быть не могут, что Церковь отказывается признать их законом, и если светская власть будет настаивать, то отказывает в повиновении кесарю, претендующему на Божие. Итак, высшее достоинство и призвание Церкви требует разрыва той связи между “православием и самодержавием”, которая недолжным образом установилась в России нового времени» [271].

Упразднение союза «самодержавия и православия» и, соответственно, мер государственного принуждения в вопросах религиозного самоопределения личности рассматривается Булгаковым в качестве необходимого условия установления независимого существования церкви на правах частного союза в новом государстве, которое должно носить последовательно светский характер.

В конечном итоге позицию, занятую Булгаковым в отношении церковно-государственных отношений в России, можно интерпретировать как попытку инструментализации экклезиологии в качестве средства политической мобилизации православной «общественности» для борьбы за отделение церкви от государства и осуществление церковной реформы. В данном случае мы являемся свидетелями парадоксальности булгаковской методологии, когда экклезиологический ригоризм, то есть отрицание церковной икономии как догматически и нравственно несостоятельной, во имя последовательной акривии в церковно-государственных отношениях, трансформируется в политический призыв к секулярно-рациональному переустройству общественной жизни.

Булгаков не может примириться с реальной ситуацией, сложившейся в России, когда постабсолютистская империя, управляемая конституционной монархией, не могла и не хотела отрываться от церкви, церковь же в ее целокупности также не желала и не могла стремиться к отделению от государства. Более того, в империи, большинство населения которой составляло русское православное крестьянство, отделение церкви от государства при сохранении монархии как власти, получившей божественную санкцию в чине венчания на царство, привело бы к ослаблению социальной устойчивости исторической российской государственности. По утверждению И. К. Смолича, народное сознание продолжало настаивать на внутренней связи государя с Православной церковью и постоянном укреплении этой связи в силу освященной традиции [272].

Последовательное отрицание государственной концепции свободы совести и православного монархического патернализма приводит С. Н. Булгакова к разработке позитивного сценария устроения церковно-государственных отношений. Осуществление «должного» разделение сфер служения церкви и государства, которое произойдет после упразднения системы «цезарепапизма», не означает, что церковь оставляет государство вне религиозного попечения. Между ними, с точки зрения С. Н. Булгакова, должно существовать в идеале «какое-то внутреннее соглашение и согласие» [273]. Церковь должна стремиться к тому, чтобы государство, действуя своими собственными средствами, в политической практике руководствовалось критериями христианской морали. Что же касается позиции христиан, подданных государства, христианская вера, в свою очередь, повелевает им быть христианскими гражданами. Аргументы, к которым прибегает Булгаков, конструируя процесс формирования новой симфонии разделенных властей и обретения ими новой внутренней связи, опирается на тезис Вл. Соловьева о «христианской политике», утверждаемый в русле учения о богочеловечестве, в основе которого лежит христологический догмат. «Христианская политика» как способ реализации заложенного в христианском вероучении потенциала преображения социума в политико-правовой сфере соответствует, с точки зрения его сторонников, демократическим принципам свободы личности. Реализуемая в условиях свободы, эта политика призвана устранить и «недолжное смешение Церкви и государства и недолжное их отчуждение» [274]. Новая симфония властей в секулярном Российском государстве, провозглашаемая С. Н. Булгаковым в качестве проекта построения церковно-государственных отношений, является попыткой богословско-политологической интерпретации идеи В. С. Соловьева о «свободной теократии». «Истинное отношение Церкви и государства, без сомнения, есть обоюдная свобода, но не отрицательная свобода равнодушия, а положительная свобода согласного взаимодействия в сослужении одной общей цели – устроения истинной общественности на земле» [275].