Курс обучения в Афониаде длился девять лет и включал в себя последовательное изучение богословия, грамматики, арифметики, геометрии, физики, философии, латыни и древнегреческого языка.
После окончания академии Констас принял монашеский постриг с именем Косма и остался в афонском монастыре Филофей, где был рукоположен в иеромонахи, то есть стал еще и священником.
Но тихая молитвенная жизнь в монастыре за изучением древних манускриптов была не тем, чего он так долго искал. Косме хотелось быть кому-то нужным и полезным, служить ближнему…
«Однажды я услышал слово, сказанное Господом нашим Иисусом Христом о том, что христианин – будь то мужчина или женщина – должен заботиться не только о своем спасении, но равным образом должен печься и о том, чтобы не впали в грех его братья. С тех пор как я услышал его, оно долго точило мое сердце, как червь точит дерево, и я размышлял, не зная, что предпринять», – будет вспоминать Косма Этолийский о времени выбора жизненного пути.
Слова из посланий апостола Павла – Никто не ищи своего, но каждый пользы другого (1 Кор. 10: 24) – звучали для него как обращенный лично к нему настойчивый призыв.
«Принимая во внимание мою безграмотность, я посоветовался с духовными наставниками, архиереями, патриархами и открыл им свою мысль, что, если дело проповеди угодно Богу, не стоит ли мне за него взяться, и все они единогласно стали меня к нему побуждать, говоря, что это дело благое и святое» («Слова Космы Этолийского. Слово первое»).
Получив одобрение афонских старцев, Косма отправился в Константинополь, где в то время жил и обучался ораторскому искусству его старший брат Хрисанф. Наверняка они горячо обсуждали необходимость проповеди для простого народа, для таких малограмотных, но благочестивых людей, православных греков, как их родители и деревенские соседи.
Эту мысль Косма не раз будет повторять и публично: «Какую великую нужду в Божьем слове имеют братья мои, христиане! Поэтому ученые люди должны стремиться не в господские дома, не ко двору вельмож и не ради богатства и земной славы расточать свою ученость, но, чтобы приобрести небесную награду и неувядающую славу, более всего должны стремиться учить простой народ, живущий в великом невежестве и грубости…» («Слово первое»).
В Константинополе Косма сумел встретиться с константинопольским Патриархом Серафимом II, который дал ему благословение и разрешение заниматься миссионерской деятельностью в деревнях Фракии.
Шел 1760 год, когда иеромонах Косма в возрасте примерно сорока шести лет отправился к людям на проповедь.
Вероятно, первое время греческие крестьяне не принимали его всерьез, а если и приходили послушать, то скорее из любопытства.
Но Косма не унывал – он вообще умел над собой подтрунивать: «Знаю, что и надо мною смеются, говоря: „Теперь пришел ты, противный монах, чтобы нести здесь отсебятину“. Слова, которые я говорю вам, не мои, а Духа Святого. Мои – только мои грехи. Кто хочет, пусть верит, каждый наделен свободной волей и может поступать, как пожелает. Я лишь исполняю свой долг, свою работу» («Слово пятое»).
Странствующий по деревням миссионер везде говорил об одном и том же – о любви к Богу и ближнему – и так, что его понимал любой безграмотный пастух.
«– Есть ли среди вас тот, кто имеет любовь к своим братьям? Пусть он поднимется и скажет мне об этом. Я благословлю его и велю всем христианам простить его, и он получит такое прощение, которое не смог бы купить и за тысячу мешков с деньгами.
– Я люблю Бога и моих братьев, учитель.
– Хорошо, дитя мое, вот тебе мое благословение. Как твое имя?
– Костас.
– Каким ремеслом ты занимаешься?
– Я пасу овец.
– Ты взвешиваешь сыр, который продаешь?
– Взвешиваю.
– Ты, дитя мое, научился взвешивать сыр, а я научился взвешивать любовь. Стыдятся ли весы своего хозяина?
– Нет.
– Как мне понять, дитя мое, любишь ли ты своих братьев? Я взвешу твою любовь и, если она правильная, благословлю тебя и попрошу всех христиан простить тебя. Отныне, куда бы я ни пошел проповедовать, я везде буду говорить, что люблю господина Костаса больше жизни. <���…> А теперь скажи: любишь ли ты того нищего ребенка?
– Люблю.
– Если бы ты действительно любил его, ты бы купил ему рубашечку (ведь он раздет), и он
молился бы о твоей душе. Вот когда любовь твоя была бы настоящей, а сейчас она недостаточная. Разве не так, христиане?» («Слово первое»).
Поначалу многим было даже удивительно, что этот странствующий по греческим деревням проповедник никого не обличал и отказывался брать деньги за проповеди, молебны или поминальные службы. А если кто-то из зажиточных крестьян все-таки настаивал на плате, тому он советовал лучше купить на эти деньги для односельчан нательные кресты и четки, а для бедных женщин – платки, чтобы они не ходили с непокрытой головой.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу