Александра Никифорова - Живое предание XX века. О святых и подвижниках нашего времени

– Как тебе, Валерка, не стыдно? Я тебе бумажку не дам, пока ты не придешь.

Начнем ругаться, дедушка слушает-слушает:

– Давай, Валерочка, я тебе сам все объясню.

Подходит, меня от дырки отодвигает и начинает ему в дырку объяснять, как решать задачу. При большой твердости и несгибаемости в главном дедушку отличал легкий характер.

Вот такой был Валерка Малогорский. Он уже умер, и мама его умерла. Он жил в Ялте, иногда выпивал… И когда выпьет, сразу брал такси, ехал к дедушке на могилку и там горько плакал. Так искренне, спустя столько лет! А потом приходил ко мне. Он своего отца не знал и к моему дедушке относился как к отцу.

Конечно, годы атеизма и надругательства над священством были страшные. Но владыка Лука и мой дедушка самыми страшными считали не послереволюционные, а 1950-е – 1960-е годы, потому что в послереволюционные уничтожали священство физически, а в хрущевские [5]– морально. Это для них было самое страшное, когда священник публично вставал и говорил: «Я, такой-то, понял: Бога нет. Отрекаюсь от Бога, буду служить верой и правдой своему народу». Нахлынула волна массовых публичных отречений от Христа, которые печатались в газетах на первой полосе.

Кроме того, в хрущевские годы началось повальное закрытие церквей, священников отчисляли за штат без прихода и без средств к существованию. Когда дедушку отправили за штат, ему выдали от епархии 20 рублей (это меньше студенческой стипендии, мне платили тогда 28!). Дедушку выгнали из Ялты, несмотря на ходатайство владыки Луки перед Патриархом, и направили во Введенскую церковь в Керчи. Но и ее в 1961 году снесли, бульдозер проехал по храму прямо у дедушки на глазах.

И если бы не мой отчим, Иван Васильевич Мясоедов, человек партийный, но крайне порядочный, – не знаю, как бы мы выжили. Отец бросил маму, когда мне исполнился год, потому что ему сказали: «Или поповская дочь, или карьера». Он выбрал карьеру. Но судить нельзя, такое время было. Владыка Лука говорил: «У каждого есть свой предел боли, физической, психической и моральной». У отца предел был таким. Отчим взял на себя заботу о нас и все финансовые трудности не только наши с мамой, но бабушки, дедушки, наших многочисленных бедных родственников, прошедших ужасы «красного колеса». О нем дедушка говорил: «Если бы все члены партии были такими, то, наверное, на земле был бы рай!» Когда дедушка умер, отчим с другими людьми на руках трижды обносил его гроб вокруг церкви. На следующий день его вызвали в обком и стали читать мораль, как он, дескать, мог хоронить попа. А он ответил: «Этот поп мне дороже очень многого», – и положил партбилет на стол. Положить партбилет на стол в те времена – это почти то же самое, что расстаться с жизнью. Поступок произвел на коммунистов такое сильное впечатление, что отчиму позвонили, извинились, и он остался на своем высоком посту.

Потрясающие люди были и в советское время: если кто-то писал гадкие фельетоны, находился и тот, кто приходил поддержать и извиниться за написавшего. Был такой случай: в ялтинской газете опубликовали омерзительную статью о том, что бабушка, мама и я развратничаем, а дедушка, протоиерей, «сожительствует» с молодыми женщинами – ну редкостная гадость! И директор моей школы (а школа находилась рядом с собором, и дедушку там безмерно уважали), Мария Петровна Тараненко, награжденная орденом Ленина, пришла и просила прощения за автора статьи!

И признанный советский писатель Константин Георгиевич Паустовский [6]очень дружил с дедушкой, приезжал к нему. Бывала у нас и Мария Павловна Чехова, сестра Антона Павловича [7], художник Ромадин [8](много его картин хранится в Третьяковской галерее), советские учителя, дети советских работников.

Когда я вступила в пионеры, я принимала активное участие в тимуровских отрядах, кострах, походах, в помощи людям. Дедушка не препятствовал этому, но предупреждал: «Аня, ты помни всегда одно – то, что хорошо, то хорошо, но то, что они говорят о вере в Бога, ты должна забыть. Бог есть, ты верующий человек». И я как-то легко это поняла. Я всегда очень верила в Бога. И в школе об этом знали. Во всяком времени есть что-то свое, и хорошее и плохое, и, наверное, я все равно до какой-то степени идеализирую то время.