Александр Маленков - Красные огурцы

Несмотря на повторенную несколько раз присказку «все само образуется», Дуня не верила в предопределенность бытия. Она говорила так, чтобы подразнить Антона и сублимировать таким образом свое подлинное тогдашнее желание — треснуть его по голове чем‑нибудь тяжелым. Настолько он возмутил ее своим свинским поведением. Дуня была не из тех, кто лезет за словом в карман, целый день изображать из себя дурочку, — она ждала за это награды, а не выволочки. Ну да, возможно, она несколько переусердствовала с заботой, так что теперь — обзываться? Называть ее, без пяти минут кандидата философских наук, ложкомойкой! Сейчас обида поутихла. Антона отчасти извинял стресс, обрушившийся на его подвижную психику творческого человека. Но события, которые случаются с тобой помимо твоей воли, и теперь Дуня понимала Антона, — не самое приятное в жизни. Даже если это приключения, которых немного не хватает девушке, коротающий юность в лесной избушке за написанием диссертации. Даже если диссертация называется «Социально‑когнитивные аспекты этологии приматов». Даже если в твою жизнь врывается первый встречный, который выглядит размазней, а потом оказывается опасным человеком. Даже если так, все равно — лучше самой выбирать, где жить и что делать.

Но выбирать не получалось. Елена Петровна прервала Дунины вежливые «Да я, наверное, пойду, да мне не хочется вас стеснять» несколько фамильярным для такого короткого знакомства взмахом руки и уверенным «Поживешь пока у меня». За роль бездомной сироты приходилось расплачиваться.

Она отбила деду сообщение: «Антон уехал, эксперимент провалился, тут полная неразбериха, мама Антона забирает меня к себе. Обнимаю, не волнуйся».

Дуня переночевала у Елены Петровны с твердым намерением назавтра вернуться домой. Но, похоже, важные события теперь и с ней взяли манеру случаться сами собой, без спроса. Может быть, она заразилась этой болезнью от Антона во время того поцелуя? Поцелуя, который она помнила и все собиралась проанализировать — как это простой тактильный контакт губ может произвести на эмоциональную сферу человека, между прочим, без пяти минут кандидата наук, такое сногсшибательное впечатление. Собиралась и все откладывала — каждый раз при воспоминании о поцелуе у специалиста по этологии приматов почему‑то начинали дрожать ноги.

Первое неожиданное событие случилось за завтраком.

Сидя в уютной и чрезвычайно обжитой кухне Елены Петровны, Дуня поедала овсяную кашу с вареньем и, внутренне осуждая себя за вранье, пересказывала историю с дедушкой. Она заменила грибную передозировку на сердечный приступ, угробила родителей в авиакатастрофе, следуя исходной версии, и согласилась съесть добавку, когда в дверь позвонили.

Елена Петровна открыла дверь. На пороге стоял пожилой турист в очках, плащ‑палатке и с рюкзаком.

— Девушка Дуня не у вас случайно? — спросил он.

— У нас. А вы, простите?..

— Слава науке! — воскликнул гость, вошел в прихожую и стал снимать рюкзак. — Скажите, по какой причине вы удерживаете ее у себя?

Услышав знакомый голос, Дуня пулей вылетела в прихожую.

— Дедушка! — вскричала она.

— Я все утро по этому подъезду хожу, столько квартир, просто улей какой‑то. То ли дело свой дом в деревне…

— Во‑первых, я никого не удерживаю, — перебила его Елена Петровна и на всякий случай прибрала с тумбочки сумку, в которой лежал кошелек. — Во‑вторых, разве вы не умерли?

Дед задумался.

— Не умер, — ответил он честно, но как‑то не очень уверенно, и посмотрел на Дуню.

— У тебя же был сердечный приступ, — подсказала внучка.

— Ах да! — вспомнил дедушка и схватился за сердце. — Был приступ. Но прошел!

— Вам плохо? — перепугалась Елена Петровна.

Дедушка растерянно мял в руках плащ‑палатку, боясь ляпнуть что‑нибудь лишнее.

— Дуня, это точно твой дедушка? — спросила она.

— Точно, точно. Живой. Радость‑то какая, — холодно подтвердила Дуня.

— Ну тогда проходите, — пригласила хозяйка и отправилась на кухню. — Кашу будете?

— Ты зачем пришел?! — прошипела Дуня.

— Ты написала, что тебя забирают, что неразбериха…

— Вот теперь точно неразбериха. Объясняй теперь ей, как ты воскрес!

Степан Трофимович, питавшийся последние дни одними консервами, так обрадовался каше, что Елена Петровна совсем позабыла разобраться в сложной семейно‑медицинской ситуации Коробкиных. Человек, евший ее стряпню с аппетитом, сразу вызывал у нее доверие. Особенно цокающий и чмокающий от удовольствия. Оказалось, что Степан Трофимович совершенно лишен предрассудков! Он был готов на завтрак есть и борщ, и тушеное мясо с овощами, и вчерашнее пюре. В душе Елены Петровны распускались радуги и звенели бубенцы.