Стивен Ликок - Стивен Ликок. Юмористические рассказы

Через несколько минут мы уже сидели за столиком в маленьком темном кабачке. Прочитав вывеску, на которой было написано „Ristorante Italiano“, я пришел к выводу, что ресторан был итальянский. Я поразился, обнаружив, что мой друг был здесь, по-видимому, своим человеком. Его приказание принести три стакана кьянти с двумя спагетти в каждом вызвало подобострастный и восхищенный поклон старого padrone [37] Хозяина ресторана (итал.) . Я убежден, что этот удивительный человек так же хорошо разбирается в сортах тонких итальянских вин, как и в игре на саксофоне».

Пойдемте дальше. Во многих современных книгах сыщику разрешается не только хорошо поесть, но и как следует выпить. Некий ныне здравствующий щедрый английский автор без устали угощает Великого сыщика и его друзей рюмочкой крепкого виски с содовой. Всякий раз, как дело близится к развязке, он подносит им по рюмочке спиртного.

Так, например, что бы вы думали они делают, когда находят труп владельца Олторпского замка — сэра Чарлза Олторпа, — лежащий на полу в библиотеке? Потрясенные этим ужасным зрелищем, они немедленно открывают буфет и наливают себе по рюмке «крепкого виски с содовой». Да, сомнения нет — это самое верное средство.

Но, в общем, можно сказать, что вся эта чепуха с едой и питьем давно вышла из моды. Пора уже найти новый способ прославления Великого сыщика.

Вот тут-то и уместно завести речь о его музыкальном таланте. Не сразу, не в начале рассказа, а во время первой же паузы, которую допускает фабула, выясняется, что этот великий человек не только умеет разоблачать кровавые тайны, но обладает также феноменальными способностями к музыке, особенно к музыке лирической и притом самого серьезного жанра. Как только он остается наедине с Простаком в номере гостиницы, он немедленно вытаскивает свой саксофон и начинает настраивать его.

«— Что это вы играли? — спросил я, когда мой друг наконец спрятал свой любимый инструмент в футляр.

— Бетховена. Сонату Q-dur, — скромно ответил он.

— Великий боже! — вскричал я».

Вплоть до этого момента рассказ — любой детективный рассказ — имеет бешеный успех. Труп найден. Все загнаны в тупик и переполнены виски с содовой. Пока все идет хорошо! Но вот беда — ведь надо как-то продолжить эту историю. А как? Преступление бывает по-настоящему интересным только в самом начале. Какая досада, что героям нужно еще что-то делать, что нельзя оставить их в тупике, переполненными виски с содовой, и поставить на этом точку…

Вот тут-то и начинаются ошибки и литературные выкрутасы, которые так портят детективный роман. На этом этапе появляется героиня — героиня! — которая, в сущности, не имеет никакого отношения к рассказу об убийстве и которая попала сюда как пережиток, оставшийся от рассказов о любви. Появляется Маргарет Олторп, обезумевшая от горя и растрепанная. Не удивительно, что она обезумела от горя! Кто бы не обезумел на ее месте? А растрепана она потому, что лучшие наши писатели всегда считают долгом растрепать своих героинь — иначе нельзя. Итак, появляется Маргарет Олторп в полуобморочном состоянии. Что же делают инспектор Хиггинботем и Великий сыщик? Они вливают в нее рюмку «крепкого виски с содовой» и сами пропускают по стаканчику.

Все это уводит повествование куда-то в сторону, с тем чтобы состряпать роман героине, тогда как этот роман не имеет никакого отношения к делу. На более раннем этапе развития литературы, когда круг читателей был невелик, создать героиню ничего не стоило. Не раздумывая долго, автор выпускал на сцену девушку такого типа, который нравился ему самому. Вальтер Скотт, например, любил маленьких — рост 2 — и тоненьких, как сильфиды, — таков был его стандарт. Словом, героиня была тоненькой и стройненькой, и чем тоньше, тем лучше.

Но Маргарет Олторп должна угодить на все вкусы. Поэтому описание ее внешности выглядит приблизительно так:

«Маргарет Олторп нельзя было назвать высокой, но она не была и маленькой».

Это означало, что она казалась высокой, когда стояла, но когда сидела, ее рост скрадывался.

«…Цвет лица у нее был не смуглый, но и не белый. Она не была протестанткой, но в то же время не придерживалась и догматов католической церкви. Не была сторонницей сухого закона, но никогда не пила больше двух рюмок джина. „Нет, мальчики, это мой предел“, — неизменно говорила она».