Сам он неукоснительно придерживался этого плана. Составив список, он внимательно его просматривал (как и советовал), чтобы убедиться, что ничего не забыл. Затем он снова просматривал его и вычеркивал то, без чего можно обойтись.
После этого он терял список.
Джордж сказал:
— Что может понадобиться на день-другой, возьмем собой на велосипеды. Тяжелые веши будем отправлять из города в город багажом.
— Тут следует быть осторожным, — предупредил я, — был у меня один знакомый…
Гаррис посмотрел на часы.
— Мы послушаем об этом на пароходе, — перебил он. — Через полчаса мне надо встретить Клару на вокзале Ватерлоо.
— Мой рассказ не займет и получаса, — возмутился я. — Это правдивая история, и я…
— Не забудь ее, — сказал Джордж. — Говорят, в Шварцвальде по вечерам бывают дожди, тогда ты нас и потешишь. А сейчас нам надо закончить список. Всякий раз, как я начинаю эту историю, меня кто-нибудь перебивает. А ведь она произошла на самом деле.
Один недостаток Гарриса. — Гаррис и его ангел-хранитель. — Патентованная фара. — Идеальное седло. — Специалист по наладке велосипедов. — Его острый глаз. — Его самонадеянность. — Что ему надо от жизни. — Как он выглядит. — Как от него избавиться. — Джордж в роли пророка. — Высокое искусство грубить на иностранном языке. — Джордж как исследователь глубин человеческой души. — Он предлагает эксперимент. — Он готов идти на риск. — Гаррис обещает подстраховать его на случай непредвиденных обстоятельств
В понедельник днем ко мне зашел Гаррис; в руке он мусолил рекламный проспект какой-то велосипедной фирмы.
Я сказал:
— Послушай меня и выбрось его из головы.
Гаррис удивился:
— Что выбросить?
— Патентованное, новейшее, производящее подлинный переворот в велосипедостроении, не имеющее себе равных приспособление для доверчивых дураков, рекламу которого ты держишь в руке, — как бы оно там ни называлось.
— Ну не скажи: на спуске без тормозов не обойтись, а спуски у нас будут.
— Согласен, тормоз нам не помешает; помешать нам может этот твой мудреный механизм, в устройстве которого никак не разобраться и который отказывает всякий раз, когда требуется, чтобы он включился.
— Эта штука срабатывает автоматически.
— Можно мне не объяснять. Сердцем чувствую, что выйдет из этого «автоматизма». На подъеме она намертво заклинит колесо, и придется тащить машину на себе. Горный воздух на перевале пойдет ей на пользу, и она вдруг придет в сознание. На спуске она задумается о том, что успела уже натворить дел. Ее начнут мучить угрызения совести; наконец она дойдет до полного отчаяния. Она скажет себе: «Какой из меня тормоз? Разве я помогаю этим ребятам? Им от меня одни хлопоты. Дрянь я, а не тормоз», — и без предупреждения вцепится в колесо. Вот что будет делать твой тормоз. Забудь о нем и думать. Парень ты ничего, — продолжил я, — но есть у тебя один недостаток.
— Какой такой недостаток? — негодующе спросил он.
— Твоя доверчивость, — ответил я. — Ты веришь всем рекламам. Все эти экспериментальные устройства, все эти штучки, до которых додумались безумные велосипедных дел мастера, ты испытал на своей шкуре. Нет сомнений, твой ангел-хранитель — дух могучий и заботливый, до сих пор он о тебе пекся; но послушай меня, всему есть предел, не стоит более искушать его. С тех пор как ты купил велосипед, дел у него поприбавилось. Утихомирься, не доводи его.
— Если бы все, — возразил он, — рассуждали, как ты, мир бы застыл на месте, прогресса бы не было. Если бы никто не испытывал изобретений, мы бы ходили в звериных шкурах. Лишь благодаря…
— Я знаю все, что ты собираешься мне возразить, — перебил я. — Я был согласен ставить над собой опыты, пока мне не стукнуло тридцать пять; но после тридцати пяти, как мне представляется, человек имеет право подумать и о себе. Мы свой долг перед человечеством выполнили, особенно ты. Кто подорвался на патентованной газовой фаре?
— Ты знаешь, тут я, скорее всего, сам виноват: по-моему, я уж слишком сильно затянул винты.
— Охотно верю. Если что-то можно завинтить не так, то ты это непременно сделаешь. Ты должен помнить об этой своей склонности. В нашем споре это веский довод в мою пользу. Я же не видел, что ты там с ней делал; я лишь знаю, что мы тихо-мирно ехали по Уитби-роуд, беседовали о Тридцатилетней войне, и вдруг твоя фара взорвалась, как будто из ружья пальнули. От неожиданности я свалился в канаву. Никогда не забуду лица миссис Гаррис, когда я говорил ей, что ничего страшного не произошло, волноваться не следует — тебя уже несут на носилках, а врач с сестрой будут с минуты на минуту.
Читать дальше