Иоанна Хмелевская - Лесь

— Почто же сердце каменно твое?

Замер и некоторое время молчал, всматриваясь в хозяйственную постройку в ожидании ответа. Овин молчал, молчал и притихший от ужаса инженер.

— Ах, возьми назад жестокие слова! — возопил вконец расстроенный Лесь. Главный мучительно ждал какого-нибудь ответа от крапчатого овина, хотя не очень понимал, как даже такое невероятное событие прояснит эту сцену.

Лесь взмахнул кистью и оторвался от прямоугольников.

— Оставь, оставь душе моей надежду! — умолял он. — Через некоторое время я, быть может, обрету твою взаимность! И почему это меня влечет к тебе, а тебя нет? О, я готов на все — твое смягчить бы сердце!

Овин снова отказался отвечать. Главный инженер не слышал ничего, кроме эха страстных Лесевых словес. Лесь резко повернулся, и лестница закачалась.

— О нет! — громко запротестовал он. — Ты шутишь надо мной!

Главный подозрительно посмотрел на большие крапчатые ворота. И ворота, да и вся постройка пребывали в равнодушном молчании.

Лесь взял другую кисть и смочил ее в подвешенном на лестнице ведре.

— Ах, то обыкновенная девичья строптивость, — улыбнулся он снисходительно и мазнул кистью по картону. — Но как она жестока! — возроптал он, снова обращаясь к овину.

Сопоставление замызганного овина с девичьей строптивостью оказалось не по силам главному инженеру. Он тихонько выбрался из зараженной безумием территории, глубоко набрал воздуха несколько раз и направился к замку.

Сокращая себе путь тропинкой в гору, он мрачно размышлял о том, что Лесь, по-видимому, не натворил большой беды только потому, что чокнулся. Сердобольные коллеги попросту отстранили его от всяких работ. Но почему же не сообщили об этом заведующему мастерской?..

Он почти добрался до самого замка, когда из-за полуразрушенной стены услышал знакомые голоса. Подошел ближе и услышал:

— Не допущу, чтоб ты позорил девичью честь моей сестры. Здесь дыра какая-то! — В тоне Каролека звучала значительно большая заинтересованность дырой, чем сестриной честью. — Что будем делать?

— Проверь глубину, — посоветовал Януш. — Может, это подземелья? Поехали дальше.

— Фредерик, — обратился Каролек и замолк.

Главный пытался как-то успокоить сумятицу в голове. Насколько он знал, у Каролека не было родственников.

— Метра четыре с половиной, а на дне вроде обвала что-то, — сообщил Каролек. — Ну, что там дальше?

— Ах нет, ах нет, не говори ему об этом, он убьет его, — с явным нетерпением скороговоркой выпалила Барбара. — Пусть твоя невеста из сферы обслуживания возьмет отпуск и полазает тут с нами.

— Да обмеряй же, чего ждешь? — торопил Януш.

— Да, ты права, сестра моя, — ответствовал Каролек. — Тяготы эти возьму я на себя. Два десять на восемьдесят пять.

Главный инженер душераздирающе застонал и опустился на ближайший камень из-за страшной слабости в ногах. Он вдруг и полностью понял зава мастерской.

Бьёрн прибыл на вокзал во Вроцлаве хорошо нагруженный. В портфеле было сорок роликов для рейсшин, двадцать экземпляров аккуратно сложенных фотооттисков да еще заткнутая сверху картонная труба мощных габаритов. В трубе покоились тщательно свернутые планы с покраской вместе с председателевым оригиналом плана.

Он с облегчением поставил портфель на скамью в огромном зале ожидания и осмотрелся. Отдых пошел ему на пользу — гортань возжаждала любимого напитка. Взглянул на часы — до поезда еще полчаса, — купил билет и отправился в буфет.

Чудной его язык, да и внешний вид с первого взгляда выдавали иностранца, к тому же иностранца валютного. Видный иностранец с Запада этак беспечно оставил на скамье плотно набитый заграничный портфель…

Через четверть часа Бьёрн вышел из буфета и с удивлением обнаружил исчезновение багажа. Сперва подумал, может, перепутал скамейку, может, ошибся какой-нибудь пассажир, а потом уж испытал легкое беспокойство. Ему как-то рассказывали ужасные и неправдоподобные истории о случаях воровства в Польше. Кража портфеля со служебными, никому не нужными документами представлялась совершенно бессмысленной, и удивление его возрастало. Тут он припомнил нервозность председателя совета и взволновался по-настоящему. Вскорости ушел его поезд, и только тогда, наконец, он начал выяснять неприятное недоразумение.

Ушел и последний в этот день поезд в направлении Зомбковиц Щлёнских, когда дежурный милиционер в привокзальном отделении закончил писать фантастический опус под названием «Протокол», а расстроенный и ошеломленный Бьёрн наконец сообразил, что случившееся — не досадное недоразумение и не веселая шутка, а мрачная действительность. Фантастика милицейского протокола объяснялась просто: представитель власти после беседы с потерпевшим на двух языках — польском и русском — сделал бесспорный вывод о пропаже чемодана с тайными документами.