Лидия Раевская: А всё могло бы быть по-другому...

(Блять, и чо я про медицину брякнул? Щас она меня как спросит о чём-нибудь, а я буду плавать как сперма в керосине… Она ж сама медик… Не мог пиздануть про строительство, что ли? Кирпич там, силикатный-облицовочный, керамзит-бетон-цемент… Съезжать надо с темы, пока не попалили)

… Ты меня ещё помнишь, оказывается? Знаешь, я тут в столе у себя разбирался, ну, в бумагах… Нашёл наши старые фотки. Там, где мы в зоопарке. Я, ты, и Славик… Ты ещё с жирафом рядом стоишь, и у тебя там такие глаза… Кстати, а ты на Ваганьковское кладбище не ездила? У Высоцкого в июле годовщина смерти была, и день рождения в январе…

(Помню, как я всегда мечтал приехать в Москву, и сходить на могилу к Владимиру Семёнычу. Всё представлял, как я подойду к нему, положу сигаретку у памятника, и скажу ему тихо-тихо: «Пусть земля тебе будет пухом, Володя»… Один только раз там и побывал. С тобой. Я ему сигаретку положил, а ты — десять гвоздик. Долго так стояли… Потом домой вернулись, и я за гитарой полез… И пел тебе потом, надрывая горло, силясь захрипеть: «Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее! Вы тугую не слушайте плеть. Но что-то кони мне попались привередливые, и дожить не успел, мне допеть не успеть…»

А потом, специально для тебя, твою любимую… «Где мы жили? Как мы жили? Улыбаясь и печалясь… Мы сегодня позабыли, потому что повстречались… Навсегда…»

И тогда ты плакала. К окошку отворачивалась, чтобы я не видел слёз твоих, а плечики тряслись… Маленькая девочка, которая мечтала о принце, а встретила меня…)

… В личной жизни? Всё хорошо. Всё прекрасно. Женился.

(Вот тебе, хуем по лбу. Ты замуж вышла, а я женился. У тебя дочка, ну и у меня дочка. Нет, пусть у меня будет сын. У тебя муж нефтяник? А у меня тогда жена фотомодель. Хотя, пусть лучше будет адвокат. Нет, оставлю модель. Если спросит)

…Да, два года назад. Сынулька у нас растёт. Ему девять месяцев. Вылитый я. Вы-ли-тый. Гордость моя… Кто красивый? Я? Это ты ещё жену мою не видела. Вот она — да, красавица. Хорошая жена. Умная, красивая, хозяйственная…

(По-моему, переборщил. Что-то у неё голос изменился, а это дурной знак. Щас или нахуй пошлёт, или трубку положит. Пока не разосрались окончательно, щас быстро всё выскажу, и успокоюсь. И пусть она дальше живёт со своим нефтяником-бурильщиком, и пусть шубы носит хоть в сортире, и пусть ещё детей рожает — пусть. Главное, успеть ей сказать…)

…Ир, я очень по тебе скучаю… Чёрт. Блин. Подожди, Ир. Да дай ты мне сказать, наконец! Когда ты меня выгнала… Не ори! Ты сама сказала «Вали на свой говнозавод, даю тебе пять минут на сборы — а потом упиздишь у меня экспрессом с пятого этажа, через балкон!» Я бы сам никогда не уехал, дура! Я тебя любил! И уехал я только потому, что не хотел тебе жизнь ломать! Что? Что ты со мной видела? Что я тебе мог дать? Хуй да кеды?! Ты… Ты ж о шубе мечтала, о пушистой там какой-то блять шубе! А где я тебе её возьму, шубу эту твою? Я просто хотел, чтобы ты её не ждала год, два или три. Я хотел, чтобы она у тебя появилась раньше, дура… И зачем ты аборт сделала, а? Кто тебя просил? Нахуй ты это сделала, овца, Господи прости… Не ори на меня, истеричка! И перестань реветь! Ты, вон, икаешь уже… Наоралась до истерики? Ты пойми, я ж как лучше хотел… Это же самое трудное — отпустить того, кого любишь, чтобы он был счастлив… Со мной тебе ничего не светило! Со мной у тебя был бы дом в деревне, огород на сорок соток, и моя заводская зарплата с премиальными на двадцать третье блять февраля! Эй, ты чего? С тобой там всё в порядке, Ир? Ира! Ты меня слышишь?!

Всё. Вот и поговорили. Вот и позвонил блять. Узнал как дела. Излил посильно. Довёл девку до истерики, мудло. Щас муж её приедет — а она в соплях вся. Начёт расспрашивать — посруться ведь. Она ж ему правды не скажет, она ненавидит, когда к ней с расспросами лезут. Зато меня отпустило. Как двадцать кило разом скинул. Всё у неё хорошо. Семья, муж, дети. И шуба, конечно. Наверняка, даже не одна. И все — пушистые. Как она мечтала… Вот и слава Богу. Конечно, не надо было со своими соплями лезть, «я соскучился, я любил»… Теперь она себя винить будет, она ж такая. Но, главное, теперь я точно знаю, что поступил тогда правильно. Если б я не уехал — всё могло бы быть по-другому. Совсем по-другому. И Ирке это могло бы не понравится…