Андрей Кивинов - Перемена мест

— Не волнуйтесь, говорят, он крайне порядочный человек. В случае проигрыша все до копейки вернет. Так что вы ничего не теряете.

— А что, даже с деньгами можно проиграть?

Бестолковые дети в костюмах зайчиков шевелят картонными ушами.

— Как вы думаете, почему у богини правосудия весы? Потому что закон — рынок, а не только книжки со статьями.

Давайте, дети, вместе позовем Дедушку Мороза!

— Хорошо. Звоните.

Все! Выход Деда Мороза! Елочка зажгись! На сцене появляется Золотов весь в белом. А правильней бы в красной шубе и с мешком. Для денег.

Между прочим, все честно. Если судья, который в Деда Мороза не верит, не по делу справедлив окажется и не тот вердикт вынесет, то Золотов с Оваловым готовы материальные средства вернуть. А только не было такого до сих пор. Макс, конечно, адвокат хреновый, но исход дела просчитать способен, особенно когда с доказательствами у клиента полный «Ordnung».

Моральная сторона вопроса? Невозможно разрушить мораль там, где ее нет. Покажите того, кто не лукавит… И потом — сумел наворовать на особняк, на судью тем более найдешь.

Нет, нельзя сказать, что Вячеслав Андреевич брал деньги и не краснел. Краснел. То ухо покраснеет, то нос. Все-таки моральные принципы семья и школа в него заложила. И всегда после очередной успешной комбинации он не спал пару ночей. Не потому, что ждал людей с удостоверениями. Искал оправдания. Один раз не нашел — и деньги вернул. Мамаше-одиночке, отдавшей последнюю копейку за сына-оболтуса, пойманного с дозой травки.

Золотов ножом аккуратно вырезал из омлета желтое сердце и, осторожно подцепив лопаткой, уложил на тарелку. Обрезки умял сам — прямо со сковороды. Налил в высокий стакан свежевыжатого из апельсинов сока. Сервировал на подносе завтрак в желтых тонах, любуясь своим произведением. Эффектный выход с подносом сорвал айфон, брошенный на кровати. В последнее время Вячеслав Андреевич всегда вздрагивал от входящих вызовов, словно приговоренный к расстрелу от команды «Товсь». Может, рингтон сменить? Хотя, кажется, не в рингтоне дело… Предчувствие чего-то крайне негативного. Омлетное сердце угрожающе съехало на край тарелки. Экран выдал знакомое слово — «Овалов». Помянешь черта и вот он…

Русалочка Жанна недовольно пробормотала во сне случайный набор слов и зашевелилась. Золотов занервничал. Вроде бы что такого? Она ведь все равно когда-то проснется. Но Вячеслав Андреевич реально опасался, что, проснувшись, оденется, уйдет и сказка исчезнет. А еще хуже — состроит недовольную гримаску и покинет его насовсем, бросив дебильное «Пока-пока»… Несмотря на внешнее благополучие, при общении с женщинами Золотов суперменом себя не ощущал. Природа не одарила его выдающимся ростом, косой саженью в плечах, да и брутальности не отмерила. Не Безруков, в общем.

В школе ему всегда нравились самые красивые девчонки. Но они были недосягаемы. Щуплый ботаник мог привлечь внимание, только совершив нечто неординарное. Иногда представлял себе, как загорится школа, а он спасет своих одноклассников, по очереди вытягивая из задымленного здания, после чего сразу станет авторитетом и прославится в веках. Но школа, к счастью, не загорелась, а поджечь самому — кишка тонка. И физкультуру терпеть не мог. Любуясь девчонками издали, мечтал, что во взрослой жизни у него тоже будет красивая подружка. И вот дождался.

Занятые подносом руки лишали всякой возможности импровизировать. А престижный гаджет не собирался умолкать. Вячеслав Андреевич ничего лучше не придумал, как накрыть телефон задом. Айфон согнулся и притих.

Жанна во сне почесала акриловым ногтем силиконовую губу и затихла. Заткнулся и Овалов. А кулинар все сидел с подносом в руках, боясь пошевелиться… Это только в кино красиво: завтрак в постель, то да се, плотоядные улыбки… А в жизни одни сплошные сложности. Вдруг ей ночью не понравилось? Вдруг омлет не любит? Может быть, лучше было тосты сделать? А кофе или чай?

Золотов осторожно пристроил поднос на тумбочку, тихо достал из шкафа любимый костюм с клетчатой рубашкой и на цыпочках вернулся на кухню, дабы не спугнуть русалочку.

Одевшись, возвратился, постоял в задумчивости над кроватью, словно рыбак у пустой сети. Хотел поцеловать в плечико, но так и не решился. Прокрался в прихожую, осторожно закрыл за собой пуленепробиваемую дверь. И вообще — непробиваемую.

— Плетнев!!!

Низкий бархатный тембр меццо-сопрано, когда-то покоривший его настолько, что он пожертвовал ради него своей свободой, пусть относительной, теперь звучал как вопли европейской Бабы-яги, учуявшей в частном лесу русский дух.