Я помчался за врачом. Пришел врач, смерил ему температуру. Почти сорок на градуснике. Медперсонал всполошился, срочно увезли в больницу.
Перед отъездом я его навестил. Ему полегчало. Только все врачей ругал, что не пускают в палату комаров.
Бексолтан кончил свое повествование. Помолчали. Я тихо сказал:
— Надо бы, чтобы комары ему язык искусали.
— Почему язык? — удивился Бексолтан. — На ревматизм он жаловался.
— Ревматизм — ерунда. Главный его недуг в языке. И комары искусали его только из-за языка.
— Что-то не пойму, — сказал Бексолтан.
Я не стал ему обо всем рассказывать. А Васил, узнав об истории с Нафи, сокрушенно сказал:
— Жадный он. Меры не знает. Всех комаров захотел использовать. Вот и слег в больницу. И понятно: любое лекарство пойдет во вред, если его принимать лошадиными дозами. Нет, вот я на будущее лето поеду в Брагуны, так начну понемножку. Скажем, час буду кормить комаров, а час — отдыхать от них. Это будет разумно.
Я подумал: Василу-то за что мучиться? Надо ему сказать правду. Но если он случайно проговорится Нафи, мне несдобровать…
А впрочем, до будущего лета еще целый год. Скажу, что врачи после инцидента с Нафи решили временно отказаться от лечения комарами. Решили более тщательно проверить этот метод.
А все-таки спасибо комарам, дай им бог здоровья. Проучили они этого завистника, анонимщика, клеветника.
И комары приносят пользу людям.
Перевод с осетинского С. Сергеева.
До сих пор не верил я ни в какие случайные удачи: не было оснований. Какие там удачи, когда при всем старании самые житейские мечты и те не сбываются. Разве плохо, к примеру, иметь своего человека в гастрономе? Но не получается. А вот сегодня — прямо чудеса. Шел я мимо гастронома. Смотрю — четверо стоят. Стоят себе и о чем-то шепчутся. «Ну, думаю, не зря перешептываются. — Займу-ка очередь на всякий случай». Подхожу и спрашиваю:
— Кто последний?
Они почему-то посмотрели на меня с удивлением и одного послали куда-то. Кто-то из магазина выглянул и вытаращил на меня глаза. Стоим. Через некоторое время тот, который уходил куда-то, привел целую ватагу и приказал:
— Встаньте вот за ним, — и пальцем указал на меня.
Встали. Стоим. Молчим. Оглянулся я назад через несколько минут и ахнул: за мной — очередища-а!
Полчаса проходит, час…
— А чего мы тут стоим? — не выдержал один за моей спиной. — Зачем, спрашивается? Скажите на милость, что тут будут давать?
Все только пожали плечами.
— Ах, фирменные секреты! — не унимался все тот же голос. — Но учтите, я тоже могу постоять за себя. Вы стоите — и я постою.
Я сам удивляюсь: почему все молчат? Сказали бы, что будут давать, я, может быть, и ушел. А то стоим, волнуемся. Наконец кто-то крикнул:
— Директора сюда!
— Директора! — хором поддержала очередь.
Открывается дверь магазина, появляется женщина в белом халате, в очках.
— А у меня, миленькие, ничегошеньки для вас нету. Не привезли еще!
И скрылась за дверью.
Но не тут-то было. Кто в дверь застучал, кто — в окно, и она появилась снова. Без очков.
— Вы что, хотите довести меня до инфаркта?! — крикнула она. — Нет у меня ничего. Хотите лапшу? Пожалуйста, хоть тонну.
— Думаете, вы умная, а мы — дураки? — заявил мужчина, стоявший в глубине очереди. — Где это видано, чтобы очередь просто так стояла, а?!
Директор посмотрела на нас и сдвинула брови. И спустя пять минут продавцы открыли ящик с апельсинами. Стали продавать по два килограмма на душу.
Вскоре очередь дошла до меня. Директор почему-то велит отвесить мне все четыре. Даю деньги, забираю авоську. А директор дергает меня за рукав пиджака и головой кивает, приглашает в кабинет.
— Так, та-ак, — говорит она, надевая очки. — Как вас величать?
— Алексей Палыч…
— Скажите мне, Алексей Палыч, честно, между нами. Кто у тебя есть в нашем магазине?
— Как кто? Вроде никого.
— Нет, так мы с вами общий язык не найдем. Скажи мне, откуда ты узнал, что в нашем магазине были апельсины? Без своего, так сказать, человека?..
— Я просто стоял в очереди. Без всяких там…
— Понимаю, понимаю, — тяжело вздыхает директор. — Своего, значит, не хотите выдавать? Это, конечно, с одной стороны, хорошо. Но… Вы, зная фирменные секреты, создаете такие очереди. Нельзя так. Впредь вы, Алексей Палыч, заходите вон в ту дверь — и прямехонько ко мне. Поняли? Вот и хорошо!
Читать дальше