Валерий Михайлов - Наркоманские сказки

– Это неважно, – отмахнулась бабушка.

– Но почему десятого мая? – не унималась Широчкина мама.

– А потому, дочка, что десятого мая заканчиваются праздники. Проснётесь вы утром, головы больные-пребольные, пить вроде бы уже и не резон, а тут годовщина моей смерти. Помянете вы меня добрым словом, да и чем покрепче, и мне хорошо, и вам не так тяжко.

– Похороны – штука серьёзная, – поддержал бабушку дед Напас, набивая трубку своим фирменным табачком, смешанным с оконной замазкой. Замазку Напас делал сам. Пойдёт на конопляное поле, соберёт массу, похожую на тёмный душистый пластилин, замажет ею щели в окнах, а зимой, когда стоит лютый мороз, и кроме как сидеть в хате и смотреть на заледенелое стекло, делать больше и нечего, или весной, когда светит солнышко и пахнет свежими древесными почками, отколупает кусочек замазки, и в трубку. Покурит-покурит, и улыбается радостно.

– Ведь что такое похороны? Это проводы человека в мир иной, так сказать, последний штрих в таинстве смерти. А жизнь и смерть – как две стороны одной газеты. С одной стороны, положим – жизнь, с другой, стало быть, смерть. Ткнул пальцем в газету, и ты на другой стороне. Куда ткнул, там и оказался. Вот мы, когда могилу роем, мы этой лопатой дырку в газете и рвём, – принялся философствовать он.

– Да, но как ты можешь знать о своей смерти заранее? – не унималась Широчкина мама.

– Ваше дело меня похоронить по-людски, а как я помирать буду, это моё дело.

– Что ты ещё задумала? – встревожилась Широчкина мама.

– Да ничего я не задумала! – обиделась бабушка. – Не стану я грех на душу брать.

– Но ведь ещё почти две недели.

– Вот и славно, а то помирают внезапно, даже не предупредив родственников, и приходится тем носиться, как укушенным. А тут заранее, по-божески. И не спорьте со мной, я так решила.

Начать решили с поминок, вернее, решила бабушка. Как её ни пытались отговорить, она ничего не хотела слушать:

– В кои веки соберётесь, чтобы сказать обо мне чего хорошее, а я и не услышу уже. Не пойдёт! Может, я тоже хочу за упокой с вами выпить.

– Мама, но так нехорошо, так никто не делает.

– А «горько» кричать, когда родственники с покойным прощаются, хорошо? (Отморозков уткнулся в тарелку) или совать музыкантам трёшку, чтобы они семь-сорок сыграли?

– Всё бы тебе попрекать, – обиделся Напас.

– Попрекать? А ты бы не водил хоровод вокруг гроба, да не орал: «В лесу родилась ёлочка». Тоже мне, дед-Маразм.

Больше с бабушкой никто спорить не захотел, и поминки решили назначить на тридцатое апреля.

Таких цивильных поминок в городе ещё не было. Бабушка сидела во главе стола в высоком кресле, похожем на театральный трон. Над её головой красовался венок с заупокойными словами. Рядом, на столе, горела свеча. Гости входили, кланялись бабушке, говорили: «Землица вам пухом», – и целовали в лоб. За столом говорили всё больше о бабушке и, в основном, хорошее. Иногда, для смеха, вспоминали кое-какие курьёзы, но лишь те, о которых бабушка и сама любила рассказывать. Обстановка царила настолько торжественной, что дед Напас вспомнил о революции, участником которой он, вроде бы, случился.

– Представляете, – говорил он, – седьмое ноября, и никакой водки, во всём Петрограде. А какое седьмое ноября без водки? То-то и оно. В Питере водки нет, в Кронштадте нет, нигде нет. Моряки было прислали за водкой «Аврору», но водки нигде нет. Жуть! А мы тогда с покойным Михеем на «Авроре» как раз и служили. Я совсем ещё юным, юнгой, как говорят на флоте. Морячки все на берег сошли, водку ищут, а нас, несколько человек, в карауле оставили. Вот караулим мы, значится, ту самую пушку, а на посту как раз паренёк стоял новый, деревенский. Ну, и заснул он у орудия. Решили мы над ним подшутить. Взяли ботинок, обмазали дерьмом, пришлось нам на палубе потужиться, и ему на лицо, значит. А верёвку к пушке привязали, куда следует. Проснулся он, видит такое дело, и швыряет тот говнодав как можно дальше. Тут пушка и рванула. В Петербурге от взрыва все вздрогнули, а одного мужика, маленького, в кепке, осенило. Айда, говорит, в Зимний, там водка точно есть. Зря, что ли, временное правительство там заседает? Они там народную водку жрут! Так и получилось.

В общем, поминками все остались довольны.

Десятого числа в назначенное время бабушка с мегафоном в руках уселась в гроб, который поставили в убранный цветами кузов грузовика, заиграла музыка, завыли плакальщицы, и процессия тронулась в путь. Торжественная, надо сказать, получилась процессия. Все идут в трауре, цветы под колёса кидают, музыканты играют жалостливо, как никогда, тётки воют, причитают. Бабушка через мегафон прощается со знакомыми. Доехали почти до кладбища, и тут бабушке не понравилось что-то.