Уилли Голдмен: На новую квартру

— Ах, грабители! — вырвалось у моего отца. Но он вовсе не намеревался это сказать.

Хотел бы я видеть человека, который попытался бы ограбить моего отца.

Если уж говорить правду, то мы начали чувствовать жалость к человеку, измерявшему фасад нашего дома. Я не дал бы и гроша за его жизнь, когда отец начал вести с ним переговоры.

Купить дом не так легко, как это кажется. В первом же посредническом бюро, куда мы обратились, нам задали вопрос, в каком районе мы хотели бы поселиться. А мы об этом и не подумали. Переезжать так переезжать, какая разница куда? Лишь бы дом находился недалеко от трамвая. Было бесполезно затевать спор по этому поводу в посредническом бюро, а посему мы отправились домой, чтобы там на свободе обсудить этот вопрос.

Это было не так легко уладить. Примите во внимание, что в этом деле были заинтересованы моя мать, три сестры, мой брат и лично я.

— Что касается меня, — сказала мать, — то зачем мне, собственно говоря, уезжать из этого района, я здесь никому не должна ни копейки.

Мои сестры изо всех сил запротестовали. Они были хорошо воспитанными девушками, и сестра, у которой был жених в Америке, однажды получила премию за декламацию на французском языке и еще до сих пор полагает, что этого достаточно, чтобы оправдать все, что она говорит.

— Здесь все слишком обыденно. — заявила она. — Нам нужно переехать в какое-нибудь более изысканное место.

То, что ей на это ответил мой брат, я не повторил бы даже моим злейшим врагам. Ему сказали, чтобы он не совал нос не в свое дело.

Скоро стало очевидным, что вопрос о новом доме является делом одних только сестер. Казалось, что они разрешают остальным членам семьи жить там только из снисхождения.

Потребовалось много времени, чтобы подыскать дом, который удовлетворил бы всех моих сестер. Отец все время проявлял странную пассивность. Он заявил, что ему безразлично, где жить. Сестры должны были с недоверием отнестись к такого рода отношению с его стороны. Когда это было слыхано, чтобы мой отец был пассивен, когда дело касалось вещи, за которую надо платить.

Каждую субботу после обеда вся семья отправлялась на осмотр домов, которые были заблаговременно намечены моими сестрами. Совершенно понятно, что вовсе не нужно было совершать такие дорогостоящие поездки в автобусе Бог знает куда, на окраину города, и смотреть множество комнат.

Некоторые люди бывают настолько странными, что, выезжая из дома, они забывают взять с собой все свои вещи. Главным образом они всегда оставляют библию. Моя сестра, которая верила в Бога, полагала, что это очень хорошо их рекомендует.

Однако нам скоро надоело собирать библии, и однажды я заметил, как мой отец сознательно оставил одну из них на полу. Я никогда не поверил бы, что отец способен на такую расточительность.

Было очень жаль, что самые хорошие вещи всегда находились в домах, где еще проживали люди. Только однажды мы кое-что заполучили из одного такого дома. Это был букет цветов из собственного сада. Лично я предполагаю, что это было взяткой. Но что прикажете делать с букетом цветов?! Я однако ничего не сказал.

Моя сестра, у которой был жених в Америке, произнесла по этому поводу короткую речь, и когда мы ушли, отец клялся, что он больше никогда не заглянет в дом, где ему предлагают только цветы.

— Я не купил бы такой дом, если бы мне даже уплатили за это, — сказал он едко.

Однажды в полдень, когда лил дождь и нам некуда было ехать, мы зашли в дом, который в действительности и не думали покупать, но что еще можно делать в такой день?

И что же мы увидели в этом доме? В углу зала стоял сияющий желтый телефонный аппарат.

Можете себе представить — желтый телефон! В течение недели мы не могли забыть о такой вещи. Отец был очарован, я видел, как от удивления у него опустилась нижняя челюсть.

Отец, естественно, знает все что касается телефона. Когда он еще занимался делами, в задней комнате лавки стоял телефон. Но то был черный телефон и кроме того никто из нас не знал, как им пользоваться.

Отец обычно говорил, что если кто-либо хочет говорить с ним, то пусть истратит пенни. Что касается его лично, то он не намерен с кем-нибудь разговаривать. Мне кажется, что к этому телефону он относился с таким же подозрением, как и к заряженному револьверу. Для него это было одно и то же. И то и другое было машиной. Этого была достаточно, чтобы он всегда относился к ним с ненавистью.

Отец никогда не подходил к аппарату, когда тот звонил. Мы пытались объяснить ему, что аппарат не перестанет звонить, до тех пор пока он не поднимет трубку.