Евгений Лукин: В Стране Заходящего Солнца

На красный свет остановились неподалёку от стройки. Там за невысоким бетонным забором вовсю кланялись два новеньких итальянских крана и блестели щеголеватые каски оливково-смуглых рабочих. Тоже, видать, откуда-нибудь из Италии. По найму…

— Господин майор! — жалобно и почему-то с украинским прононсом обратился к начальству неугомонный нарушитель, что сидел справа от Руслана. — Ну шо ж это деется! На глазах пашуть, а вы смотрите!..

Майор хмуро покосился в окошко, посопел.

— Это иностранцы, — буркнул он. — Им можно…

— Та я вроде тоже… — с надеждой усилив акцент, намекнул задержанный.

— А вот не фиг по российскому паспорту жить!.. — огрызнулся майор. — Иностранец… блин!

Машина свернула в извилистый пыльный переулок и вскоре затормозила возле облупленного угла пятиэтажки, стены которой когда-то давным-давно были выкрашены в тоскливый желтовато-серый цвет, ставший со временем ещё более серым, тоскливым и желтоватым. С торца здания имелось снабжённое навесом ветхое деревянное крылечко, ведущее к распахнутой двери. Чуть ниже таблички с надписью «Наркология» не без особого цинизма было процарапано: «Нам секса не надо — работу давай!»

Врачиха, как выяснилось, ещё не прибыла, и задержанным велели подождать в предбаннике, увешанном душераздирающими плакатами. На одном из них измождённый трудоголик с безумными, как у героев Достоевского, глазами наносил страшный удар топором по розовому сердечку с двумя ангелочками внутри — женой и сыном. Страшная молниевидная трещина разваливала сердечко надвое.

— А не знаешь, чья сегодня смена? Пряповой или этой… постарше?.. — отрывисто осведомился у Руслана встрёпанный нарушитель, до сей поры не проронивший ни слова.

— Без понятия, — со вздохом отозвался тот. — Я тут вообще впервые…

— Лучше, если постарше, — понизив голос, доверительно сообщил встрёпанный. — А Пряпова — зверь. Вконец уже затыкала… процедурами своими…

Руслан неопределённо повёл ноющим после вчерашнего плечом и перешёл к следующему плакату. На нём был изображён горбатый уродец, опирающийся на пару костылей, в левом из которых Руслан, присмотревшись, вскоре узнал молоток, в правом — коловорот. Внизу красовалось глумливое изречение:

Третий плакат был особенно мерзок. Рыжая, младенчески розовая девица стояла в бесстыдно-игривой позе и с улыбкой сожаления смотрела на согнувшегося над письменным столом хилого очкарика, вперившего взор в груду служебных бумаг. «И это всё, что ты можешь?» — прочёл Руслан в голубеньком облачке, клубящемся возле ядовито изогнутых уст красотки.

Наркологиня Пряпова оказалась холёной, слегка уже увядшей стервой с брезгливо поджатым, тронутым вишнёвой помадой ртом. Переодевшись, вышла в белом халате на голое тело и равнодушно оглядела доставленных.

— Ну, это старые знакомые… — безошибочно отсеяла она спутников Руслана. — А вот с вами мы ещё не встречались… Часто вкалываете?

— Н-ну… как все… — несколько замялся он. — Дома, перед едой, для аппетита… А так я вообще-то лентяй… Для меня шуруп ввернуть или там полку повесить…

— А вот это я слышу каждый день… — невозмутимо заметила она, присаживаясь за стол. Майор любезно пододвинул ей протокол, касающийся вчерашних подвигов Руслана. — Кроме заядлых трудоголиков, к вашему сведению, никто себя лентяем не считает… Ну а конкретно? Вот вы купили вчера гвоздодёр. В двенадцатом часу ночи. Зачем?

— Так гвоздь же из пола вылез! — вскричал Руслан. — Два раза ногу об него сшиб! Хотите — разуюсь?..

— А чем вам помешал тот гвоздь, который вы выдернули из доски прямо у киоска? В присутствии свидетелей. При детях…

Руслан смешался окончательно.

— Не видел я, что там дети… — буркнул он.

— То есть контролировать себя вы уже не можете… — с удовлетворением подвела итог нарколог Пряпова. — Женаты?

— Разведён…

— Ну вот видите! Значит, и жена не выдержала… Как ей с вами жить? Дома всё время грохот, опилки… В постели ей от вас никаких радостей! Потому что устаёте, работаете до упаду… Выматываете и себя, и окружающих…

— Да мы с ней развелись, когда ещё закон о трудоголиках не вышел…

Наркологиню Пряпову это не смутило ничуть.

— Дело не в законе, — холодно обронила она, — а в невозможности обстановки, которую вы создали… Вы бы хоть себя пожалели! Вы же худой, как скелет!